Но что гораздо существеннее, Лиджес воспитал в себе умение жителя Запада моментально схватывать самое важное, оставаясь при этом на вид совершенно безразличным, в то время как джентльмен в твидовом пальто, хоть и вертит головой из стороны в сторону, моргает и улыбается своей приятной извиняющейся улыбкой, словно ожидает, что к нему вот-вот подойдет добрый знакомый, на самом деле, похоже, ничего не замечает.
«Во всяком случае, меня он не заметил», — думает Хармон Лиджес.
Поскольку ему надо спешить на встречу с агентом «Юнион пасифик рейлроуд» в мужской бар «Эдинбурга», Хармон Лиджес больше не задерживается у мраморной колонны и, предварительно узнав, что приезжего зовут Роланд Шриксдейл Третий, что он из Филадельфии и приехал в Денвер на неопределенный срок, покидает вестибюль.
(В конце концов, большинство приезжающих в Колорадо проводят здесь — а в сущности, и вообще на этой земле — «неопределенный срок».)
II
На следующее утро, в половине девятого, войдя в ресторан отеля, чтобы позавтракать, и увидев за столом в противоположном конце зала своего «близнеца», о котором, как ни странно, успел забыть за прошедшее со вчерашнего дня время, Хармон Лиджес снова испытывает шок.
(Впрочем, не снился ли ему ночью этот пухлый улыбчивый человек? Иначе почему бы Хармон проснулся с отвратительным привкусом во рту, тревожным сердцебиением и ощущением поднимающегося в паху возбуждения?)
Он!..
Опять он!..
Лиджес намеренно садится поближе к незнакомцу, хотя само присутствие мужчины лишает его спокойствия. «Неужели это я сам, причудливо преображенный? — думает он, искоса наблюдая за приезжим. — Или это какой-нибудь неизвестный мне кузен, даже брат? Не сомневаюсь, что отец наплодил множество ублюдков по всему континенту». Молодой господин на сей раз одет щеголевато: в замшевую куртку с галстуком-ленточкой и брюки легкомысленного покроя, он в одиночестве поглощает свой завтрак и делает вид, что рассеянно просматривает «Денвер газетт», хотя на самом деле беспокойно обшаривает взглядом зал. Несмотря на то что лысина у него намечается такая же, как у Лиджеса, его волосы значительно более светлые и вьющиеся; кожа тоже грубая, но прыщеватая и бледная, в то время как у Лиджеса она покрыта загаром. Можно сказать, что приезжий выглядит как не совсем оправившийся от болезни человек, который надеется, что окончательно прийти в себя ему поможет путешествие на Запад, где климат, как принято считать, способствует приобретению здорового вида — точь-в-точь как на широко пропагандируемых портретах Тедди Рузвельта.
Наверняка он избалованный сын богатого отца — и отнюдь не незаконный, как я, — думает Хармон Лиджес, и по спине у него от ненависти пробегают мурашки.
Вскоре, впрочем, когда ему тоже приносят завтрак, Лиджес успокаивается, с обычным аппетитом поглощает бифштекс, яйца и картофель, выпивает несколько чашек черного кофе и склоняется над своим экземпляром «Денвер газетт», хотя от печатных колонок у него болят глаза, а внутри поднимается смутное чувство неприязни и желание причинить боль; он лениво дымит длинной тонкой мексиканской сигарой, отравляя воздух вокруг себя, как бы случайно встречается взглядом с джентльменом, сидящим за столиком напротив… и самодовольно улыбается типичной улыбкой человека с Запада, ожидающего ответной улыбки. (Судя по всему, незнакомец не замечает своего сходства с Лиджесом, потому что сегодня Лиджес и на себя-то не похож, он существенно изменил внешность, не похож он — весьма предусмотрительно — и на Илиаса Хардена, который предыдущей зимой провел на удивление успешную игорную операцию в Уорее, Колорадо, так же, как тот в свое время был лишь отдаленно похож на Джеба Джонса, коммивояжера, предлагавшего универсальный эликсир доктора Мертона.) Воодушевленный, Лиджес тепло улыбается, не выпуская изо рта сигару; как стопроцентный житель Запада, он чувствует себя обязанным оказать гостеприимство и помощь приезжему с Востока. Эта улыбка чудодейственна! Как говорил отец, улыбайся — и любой дурак улыбнется в ответ. Молодой человек, одинокий Роланд Шриксдейл, с готовностью, словно щенок, подается вперед, чуть не перевернув при этом чашку кофе со сливками, и посылает улыбку в направлении Лиджеса.
Итак, начинается! И никто в этом не виноват.
Таким образом Лиджес и Шриксдейл знакомятся утром 10 апреля 1914 года в просторном зале ресторана в отеле «Эдинбург», и Лиджес приглашает Шриксдейла выпить с ним кофе; молодые люди оживленно обсуждают туристические возможности Колорадо: охоту и рыбалку в дальних горах Медисин-Боу, где Лиджес неоднократно бывал; странность заключается в том, что Хармон Лиджес честно представляется как управляющий компанией «Кэмп янки бейсин», хотя на самом деле является бывшим управляющим этой злополучной компанией, в то время как Роланд Шриксдейл называет себя — Робертом Смитом!
(«Это означает, что Шриксдейл — известная фамилия, предполагается, что я должен знать ее, — догадывается проницательный Лиджес, — и он хочет скрыть свою принадлежность к ней. Что ж, скоро я ее узнаю».)
III
Однако в течение нескольких недель, на протяжении которых длилась их дружба, вплоть до своего исчезновения в диких предгорьях графства Лэример, молодой пришелец с Востока остается для Лиджеса «Робертом Смитом» — безобидная, хотя и озадачивающая увертка, которая Лиджесу скорее на руку. Если человек лжет тебе, всегда поощряй его, говорил отец, потому что, пока он изо всех сил старается не проговориться, ему и в голову не придет, что другой человек тоже может вести свою игру. Как человеку, не имевшему друзей, которым он мог бы доверять, а в сущности, и вообще никаких друзей, Лиджесу было приятно играть роль доброжелательного «опекуна» инкогнито с Востока, избегавшего говорить о своей семье, — как-то он лишь обронил, что она «весьма состоятельная, хотя, к сожалению, „вздорная“», и что его вдовствующая мать любит его — и только его — быть может, «слишком уж сильно». Между тем Лиджес прекрасно знал, с кем дружит на самом деле: с Роландом Шриксдейлом Третьим, в свои тридцать два года являющимся основным наследником огромного состояния Шриксдейлов. (Не выезжая из Денвера, Лиджес в течение одного дня узнал, что Роланд — сын и внук пресловутых «твердокаменных» Шриксдейлов, заработавших свои миллионы в бурные годы, последовавшие за окончанием Гражданской войны: они вкладывали деньги в железные дороги, угольные разрезы, торговлю зерном, производство асбеста и, главным образом, гвоздей. Мать Роланда, в девичестве Анна Эмери Сьюэлл, была наследницей состояния Сьюэллов (производство бочек и гвоздей) и истинной христианкой, за несколько лет до того она навлекла на себя осуждение и насмешки, подарив более миллиона долларов филадельфийской клинике для животных «Добрый самаритянин», в результате чего больница для животных оказалась оснащена лучше, чем почти любая больница для людей в округе. Шриксдейлы и впрямь были вздорным семейством, они ссорились между собой из-за того, что делать с бастующими шахтерами у себя в штате: привлекать ли милицию или нанять батальон, а то и больше, кровожадных людей Пинкертона, рискуя возбудить общественное негодование. (В конце концов наняли пинкертоновских головорезов.) Роланд был единственным ребенком, которого, по слухам, мать любила до безумия, и хотя его возмущала жестокость родственников, особенно по отношению к рабочим, Роланд намеревался принять подавляющую часть наследства после смерти матери. Поскольку существовало большое количество кузенов приблизительно его возраста как со стороны Шриксдейлов, так и со стороны Сьюэллов, иные из которых принадлежали к руководству семейных компаний, предполагалось, что им также кое-что достанется. Согласно источникам Лиджеса Роланд, или «Роберт Смит», считался кем-то вроде простака — не то чтобы он был умственно отсталым, но и за умственно продвинутого его не держали; пассивный, трудно сходящийся с людьми, набожный молодой человек мало интересовался богатством Шриксдейлов, не говоря уж о том, чтобы заботиться о его приумножении.)