Он внимательно огляделся, убеждаясь, что ничего не упущено, затем быстро прошел в коридор и, приоткрыв дверь, прислушался. На лестнице было тихо. Чужак выскользнул на площадку, аккуратно щелкнув замком, спустился на первый этаж и вставил в спрятанную под лестницей распределительную коробку извлеченный ранее им же предохранитель. Яркий свет залил лестницу.
Где-то наверху хлопнула дверь, и громкий мужской голос раздраженно произнес:
— Ну, слава Богу! Наконец-то!
Чужак усмехнулся и вышел на улицу. Подъездную дверь он придержал, прикрыл аккуратно, без хлопка. На дорожке его ждала машина, светлая «шестерка», за рулем которой сидел Молчаливый. Сзади вольготно расположился Киноактер.
Незнакомец нырнул на переднее пассажирское сиденье, и машина сразу взяла с места.
— Как прошло? — поинтересовался Киноактер.
— Нормально, — ответил чужак, снял шляпу и оказался Тонколицым.
— Почему задержался?
— Их там оказалось двое. Главный и с ним ещё какой-то тип. Ловкий, тварь. Спрятался в сортире, а потом ткнул мне «пушкой» в затылок. Пришлось их обоих вырубить.
— «Пушкой», говоришь? — изумился Киноактер.
— Не волнуйся. — Тонколицый усмехнулся. — Я у них игрушку отнял и «пальчики» главного на нее откатал.
Он достал из кармана завёрнутый в полиэтилен пистолет и протянул Киноактеру. Тот кивнул удовлетворенно.
— Молодец. Отлично. Считаем, что наш дружок влип. С трубой и этой «дурой» его как пить дать упрячут лет на двенадцать. А там, что бы он ни говорил, ему всё равно никто не поверит.
* * *
Возле местного универсама гужевалась кучка всеобщих «братьев». Завидев подходящего прохожего, один из них отпочковывался от компании и нетвердо устремлялся на перехват. Подойдя вплотную, начинал бормотать, доверительно дыша в лицо несчастного устоявшимся перегаром:
— Брат, выручай, а? «Штуки» не хватает. Та… это… а двух нет? Спасибо. А может… Куда пошёл? Пом, брат. Извини.
— Смирнов! — гаркнул Андрей, приближаясь. — Снова за старое?
Высокий одутловатый «брат» с опухшим синюшным лицом тихо матернулся через плечо и щербато осклабился черными пеньками зубов.
— Зрась, Андрей Андреич. Мы тут эта… вот… сигарет купить. Щас уйдём.
— Ну-ка топай сюда. — Андрей и его спутник остановились чуть в стороне. Смирнов опасливо приблизился. Он был похож на собаку, которая боится получить вместо обещанного мяса увесистый пинок.
— Случилось, что ль, чего, Андрей Андреич?
— А по-твоему, я специально пришёл профилактическую беседу с тобой проводить, да?
Андрей тяжело уставился на выпивоху из-под полуопущенных век.
— Ну дак… — Смирнов закашлялся хрипло, отхаркнул мокроту. — Чего такое-то, Андрей Андреич? Если соседка, сука, чего наболтала, так она, тварюга…
— Соседи на тебя давно уже жалуются, — согласился Андрей. — Со дня на день всю вашу шайку-лейку отправим на нары. За мелкое. Отдохнете там. По годику без водки проживёте — на пользу пойдёт.
— Ла-адно, — недоверчиво протянул выпивоха и сипло заперхал полусмехом-полукашлем.
— Где Климко?
— Федька-то? Да вон он спит.
Выпивоха кивнул в сторону универсама. Андрей повернулся и увидел спину, обтянутую серым от грязи пальто. Над воротником маячила кепка. Человек, сидя на подоконнике, клевал носом.
— Из-за него, да? — спросил Смирнов шепотом. — Натворил, что ль, Федька чего? — и, невзирая на молчание собеседников, затарахтел: — Я так и подумал. Он, почитай, со вчерашнего вечера киряет как чумовой. А откуда у него деньги, спрашыца? А? Я к нему подъехал, мол, бабки откель, а он мне говорит: «Пошёл на…» Типа, значит, не твоя забота. Во жук, да? — и со всем тихо добавил: — Что, мочканул, что ль, кого?
— Сутки, значит? — Андрей и Павел переглянулись.
— А я что тебе говорил? — пробормотал Павел. — Меньше надо детективов читать на сон грядущий.
— Пошли побеседуем с этим кадром.
Они миновали алюминиевые универсамные двери и приблизились к витрине.
Климко дремал. Грязное пальто, поношенные ботинки, потертая кепка, из-под которой торчал узкий подбородок, заросший трехдневной щетиной, никак не способствовали мысли о внезапно свалившемся наследстве.
Андрей пнул ногой по ботинку Климко.
— А ну-ка, рота, подъём! Выспались.
Тот забормотал что-то невнятно и поежился, плотнее заворачиваясь в пальто.
— Подъём, говорю. — На сей раз пинок был более чувствительным.
Выпивоха лениво приподнял кепку, приоткрыл один глаз, сонно глянул снизу-вверх на обоих милиционеров, расплылся пьяно:
— А-а-а, гражданин начальник. Наше вам…
— Проснулся? — Андрей продолжал стоять, засунув руки в карманы плаща. — Молодец. Слушай внимательно, Федор Анисимович. Сколько тебе заплатили за то, что ты отнес кассету в отделение? Отвечай быстро, не раздумывая.
Климко наморщил лоб, вздохнул и, с трудом поборов желание снова ткнуться подбородком в грудь, ответил, «не раздумывая»:
— А чё?
— Ничё, — сказал серьезно Андрей. — Ответишь и спи себе дальше. Не ответишь — вызываю наряд, везу тебя, голубчика, в отделение и оформляю срок. Скажем, годик. За мелкое. Или за кражу.
— За-а ка-акую кра-ажу? — слюняво протянул тот.
— Найдем, за какую. Откуда деньги, Климко? Ты ведь лет шесть уже не работаешь. А между тем, со слов твоих же собутыльников, пьёшь уже сутки без просыху. Ясное дело, украл. А кражи у нас каждый день случаются. И не по одной. Найдем, куда тебя втиснуть. — Андрей посмотрел по сторонам. — Так как, вызывать наряд?
— Да ладно, чё там… Ну, полтинник. Хотел двадцать пять, да я не согласился.
— Полтинник за то, что кассету отнес? — недоверчиво поднял брови Павел. — Не многовато?
— Кому многовато, а кому и в самый раз, — ответил выпивоха, презрительно смерив взглядом оперативника. — А тя я ваще не знаю. — Он мутно посмотрел на Андрея и закончил: — Хотел четвертаком обойтись, да я не согласился. На полтинничке сошлись. Идти-то эвон куда…
— Как выглядел этот человек? — спросил Андрей.
— Ну, такой из себя… высокий вроде. Брюн… этот… брюнет. Такой, знаешь, вроде учёный или профессор. Ну, лицо. А вообще-то точно не скажу. Выпимши был изрядно.
Павел опустился на корточки, достал из внутреннего кармана посмертную фотографию Дмитрия.
— Это он? Смотри внимательно. Он?
Климко уставился на фотографию. Взгляд его, сперва туманный, становился все яснее, словно алкоголь молниеносно улетучивался из крови.
— Не, начальник. Ты мне «мокротень» не шей, понял? Я никогда… это… не трогал.