Я распахнул подъездную дверь и побежал по узенькому проулку. Впереди, словно искры бенгальских огней, мелькали машины. Машины, машины, много машин. Грязно-серая „трешка“ была припаркована слева, на углу. Я перешел на шаг и все повторял про себя: „Бежать нельзя“. Наблюдатели „срисуют“ меня, и потом будет сложно объяснить, каким образом мне „посчастливилось“ оказаться в нужное время в нужном месте. Я обычный прохожий, идущий, — быстро, но не бегом, как и принято в огромном мегаполисе, — по своим делам. Именно такое впечатление должно сложиться у наблюдателей.
Когда серая „трешка“ оказалась в двух метрах, я сбавил шаг и приготовился быстро нырнуть на переднее сиденье. Олег увидел меня и заранее приоткрыл дверцу. Хорошо, что поток прохожих был довольно плотным и моя фигура не слишком выделялась.
Поравнявшись с машиной, я резко принял вправо, к бровке тротуара, и забрался в салон.
— Ты почему ушёл? — резко спросил Олег.
— Олег, я понял, как они собираются проникнуть в квартиру! — выпалил я.
— Это, конечно, замечательно. — Он повернулся ко мне и уставился в глаза холодным немигающим взглядом. — Но ты понимаешь, что, пока ты рассиживаешься здесь, „взломщики“ могут войти в дом?
— Олег, скорее всего они уже в доме! — выпалил я. — Уже!
— С чего ты взял?
— Они собираются проникнуть в квартиру через дверь!
— Брось! Там столько охраны, что им и близко не удастся подойти. Я уж не говорю о взломе двери! Ты её видел? А я видел! Броня! И потом, стоит кому-то начать ковыряться в замке — охрана слетится, как мотыль на свет. Перестреляют всех.
— Не перестреляют! Не успеют.
— Почему это?
— Потому что охрана в момент проникновения будет занята другим,
— Чем это другим? „Санта-Барбару“, что ли, усядется смотреть?
— Им придется отражать нападение!
— Иван, опомнись. Говоришь, как бредишь. Какое нападение?
Я изложил ему свои соображения, так внезапно пришедшие мне на ум. Олег внимательно выслушал, подумал, потер подбородок, затем произнес пространно:
— Ну-у-у, допустим. А как, по-твоему, они планируют подойти к квартире?
— Черт их знает! Думаю, они уже где-то внутри дома. Может быть, в соседней квартире, на той же площадке. Но они там, поверь мне.
— Возможно. А возможно, и нет. Все, таз ты мне тут поведал, конечно, красиво и стройно, впечатляюще, но это всего лишь твои домыслы. Никаких доказательств нет. Ты можешь дать гарантию, что не ошибся? Не можешь.
— Олег, поверь мне, так оно и есть.
— Да я-то верю, но кто поверит ещё, кроме меня?
— Может быть, позвонить Сергей Борисычу? Изложить ему ситуацию, объяс…
— Поздно, — перебил меня Олег и указал на отплывающий от тротуара серебристый „Линкольн“. — Видишь эту машину? На ней приехал Сергей Борисович в компании со своим охранником и еще каким-то хлыщом. Пять минут назад они вошли в подъезд. Сейчас, должно быть, уже сидят в квартире. Ты опоздал со своими предположениями, братец. Минут на пять опоздал. Сделка пошла. Теперь тебя никто не станет слушать».
* * *
Охранник из новой смены, дежуривший на площадке первого этажа, лениво повернул голову на звук открывающейся подъездной двери.
Он узнал входящего. Видел несколько раз в своё дежурство. Профессор с шестого этажа. Сутулый седой старик лет семидесяти, Сегодня он выглядел несколько непривычно: закутан в шарф до самого носа, воротник плаща поднят. Пряди седых волос торчат из-под берета. Профессор кашлял и прикрывал рот рукой. Во второй руке он тащил объёмистый старенький портфель довоенного ещё образка. Очень примечательный портфель. Таких не делают уже, должно быть, лет двадцать, а то и больше.
За профессором следовал развязный подросток в кепке-бейсболке, мешковатой джинсовой куртке и широких джинсах. На ногах — грязноватые кроссовки. Красный от напряжения, парнишка держал на руках картонную коробку из-под компактного телевизора. Ступал подросток тяжело, отклоняясь назад и прижимая подбородок к груди. По лицу его катился пот, челюсти активно перемалывали «Орбит».
Консьержка, с уважением относящаяся к интеллигентному, тихому жильцу, посочувствовала:
— Простыли, Ифгень Семенч?
— Софья Лазаревна, голубушка, — невнятно начал тот и тут же закашлялся. — Кха… про… кжа-кха-кха… извините… а-кха… великодушно… кха.
— Простудился, — невнятно пояснил за профессора подросток сипловатым тенорком.
Старик слегка поклонился и потопал вверх по короткой лестнице к лифтовой площадке, на которой, как флюгер на крыше, торчала гороподобная фигура второго «секьюрити». Подросток, кряхтя под весом коробки, поспешил следам.
— Телевизор купили, Ифгень Семенч! — запоздало спросила вслед консьержка.
— Курсовики, на проверку, — не оборачиваясь, ответил подросток.
— Второй охранник открыл дверцу лифта, буркнул:
— Добрый день.
— Здравствуйте… а-кха… голубчик…
Профессор вошёл в кабинку. Подросток втиснулся следом.
«Секьюрити» захлопнул за ними дверцу и, когда кабина, утробно гудя, пошла вверх, достал рацию.
— Двое пассажиров на шестой, в двадцать седьмую, — коротко сказал он.
— Понял тебя. Двое на шестой, в двадцать седьмую квартиру, — отозвался динамик.
— Всё верно. — Охранник опустил передатчик и в ожидании ответного рапорта привалился могучим плечом к стене.
* * *
На четвёртом этаже высокий красавец, немного похожий на киноактера Василия Ланового, поднял голову и проследил за подъемом кабины. Он услышал, как заперхал кашлем профессор, подошел к самой сетке и задрал голову. Лифт поднялся до шестого этажа и остановился. Заскрипели петли, лязгнул, открываясь, замок.
— Сюда… а-кха… голубчик, прошу… а-кха-кха-кха…
В гулком подъезде голоса разносились очень хорошо. Киноактер усмехнулся. Он услышал, как зазвенели ключи, затем хлопнула дверь, и все стихло. Заработал мощный мотор, и кабина вновь пошла вниз. Так полагалось по инструкции. Киноактер легко и практически бесшумно взбежал вверх по лестнице. На площадке шестого этажа он достал из кармана обычный медицинский стетоскоп и, вставив наушники, прижал стальной микрофон к нужной двери. Покашливание и бормотание профессора — «Сюда… а-кха… голубчик… кха-кха… поставьте на стол… а-кха… благодарю…» — доносилось до него настолько отчетливо, словно он стоял в квартире. Что-то загрохотало, и голос подростка торопливо сказал: «Ой, извините, профессор. Я щас подыму…» На что последовал ответ: «Ничего… кха… страшного, го… а-кха… лубчик». Убедившись, что люди вошли именно в двадцать седьмую квартиру, Киноактер спрятал стетоскоп, спустился на четвертый этаж и доложил:
— Всё в порядке. Вошли в двадцать седьмую. Они там что-то опрокинули. Сейчас поднимают.