— Можно вызвать заведующего детским садом?
— Только не заведующего, а заведующую. Женщина у нас тут работает. А в принципе запросто, — ответил тот. — Сержант, бери патрульную машину и пулей за заведующей. Адрес выясни у участкового. И чтобы через десять минут были здесь.
— Так точно. Сержант потрусил вдоль здания к железным воротам, а Волин повернулся ко второму патрульному:
— Необходимо еще раз тщательно осмотреть дорожку и клумбу. Патрульный кивнул:
— Хорошо. Волин отметил: не «так точно», а «хорошо». Не признавал его патрульный. Да и согласился неохотно. Неприятная работа, от которой нельзя отказаться. Что-то вроде субботника. Плевать. Главное, чтобы сделал. Волин поднялся по деревянным ступеням веранды, подошел к телу. Остановился у границы кровавого пятна, спросил криминалиста:
— Что скажете?
— В принципе все более-менее ясно. Сначала он, стоя за спиной жертвы, перерезал ей горло. Брызги крови долетели до перил, а ведь здесь никак не меньше трех метров. Потом, очевидно, для верности, несколько раз ударил ножом в грудь и шею, после чего отчленил голову от тела. Несомненно, убийца обладает необходимыми навыками обращения с ножом. Думаю, он совершал что-либо подобное и раньше.
— Мясника исключаете? — предположил седоголовый. Криминалист обернулся, посмотрел на него немного рассеянно, кивнул:
— Нет. — Подумал и добавил: — Хотя это маловероятно, конечно. У человека и коровы сложение все-таки разное. Да и пользуются мясники в основном топорами. С другой стороны, кто может помешать мяснику оставить топор и научиться «работать» ножом?
— Это он, — пробормотал Волин. — Это снова он. — Поинтересовался: — Отпечатки пальцев удалось получить?
— Н-нет, — криминалист грустно покачал головой. — К сожалению, ни одного четкого отпечатка. Этот тип носит резиновые перчатки. И вы, пожалуй, правы. Убийца должен был наступить в кровь. Придется поработать, но, надеюсь, нам удастся «проявить» отпечаток. Волин посмотрел на седоголового:
— Я рассчитываю на вашу помощь, коллега.
— О чем речь, — ответил тот. — Как только, так сразу. Заурчал у ворот «УАЗ». Из темноты во двор ударили лучи фар. Они скользнули по темному зданию детского сада. Проползли по голым стволам диких груш и яблонь, по сырым кустам сирени.
— Ну, наконец, — пробормотал седоголовый. Двигатель смолк. Громко и отчетливо хлопнули дверцы. На дорожке, под одиноким, невероятно ярким фонарем проплыли два темных силуэта: подтянутый — сержанта и размытый, бесформенный — заведующей.
— Резкая бабенка, — предупредил Волина седоголовый. — Ты учти. С ней надо аккуратно, не то раздавит. Броненосец «Потемкин», а не женщина. Энергии и напора — на троих. Сержант и заведующая приблизились. Дама оказалась не просто большой — гигантской. От нее веяло танковой мощью, гастрономным хамством и упрямством стенобитной машины.
— Так. Что здесь происходит? — с пяти метров дала она первый «залп». — В чем дело? Волин смотрел на нее из-под бровей. Знал он эту породу. Приходилось сталкиваться.
— Аркадий Николаевич Волин, следователь районной прокуратуры, — представился он, не уточняя, какого именно района. — Как вас зовут? Валентина Дмитриевна? Отлично. Валентина Дмитриевна, пройдите, пожалуйста, на веранду. Вот сюда. Позвольте, я вам помогу. — Волин впился пальцами в округлый монолитный локоть, потянул заведующую за собой. — Сюда, пожалуйста. Заведующая поднялась по ступенькам и тут же увидела труп. Охнула странно, с задыхающимся хрюком, замерла, оглянулась, спросила не то у Волина, не то у окружающих вообще:
— Что это?
— Труп, с вашего позволения, — ответил холодно Волин. — Женский труп.
— Как он здесь оказался?
— Это мы и собираемся выяснить. Заведующая проглотила фразу, переварила, тараща пустые глаза на обнаженное, окровавленное тело, затем поинтересовалась:
— А кто все это будет убирать?
— Что именно?
— Ну… вот это, — она ткнула пухлым пальцем в кровавое озерцо. — Это ж завтра дети придут. Как им тут гулять, играть?
— Хороший вопрос, — пробормотал не без сарказма криминалист. — Действительно, как? Заведующая снова смолкла, запыхтела, очевидно, прикидывая расстановку сил: кому убирать и какое время это займет.
— Поручите сторожу, — предложил Волин. — Он у вас все равно всю ночь сидит, ничего не делает.
— Нету. Уволила я его. Пил, зараза, по-черному. И деньги не выделяют на сторожей, — огрызнулась женщина с таким видом, будто именно Волин споил несчастного сторожа, а заодно и зажал деньги, предназначенные ценному работнику.
— Давно уволили? — осведомился тот деловито.
— Недели две уж будет. Волин повернулся к седоголовому:
— А? Слышал? Недели две.
— Тогда кто вызвал милицию? — озадачился седоголовый.
— Он сам. Убийца.
— Зачем?
— Хотел, чтобы вы нашли труп.
— Зачем?
— Возможно, затем, чтобы контролировать ситуацию. Допустим, он хочет точно знать, когда и при каких обстоятельствах обнаружено тело.
— Нет, ну а убирать-то кто будет? — повысила голос заведующая. — Я что, должна среди ночи сюда людей тащить?
— Песком закидаем, — пообещал седоголовый через плечо. — А с утра ваши люди заметут.
— Да, заметешь тут, — возмущение вылилось ревом корабельного гудка. — Тут заметать неделю. Капремонт придется делать. Это ж поди впиталось уже все, — брезгливый тычок в сторону кровавой лужи. — Вон сколько натекло.
— От нас-то вы чего хотите? — огрызнулся раздраженно седоголовый, оборачиваясь. — Чтобы мы это вымыли?
— Я не знаю, кто это будет мыть! — без паузы, сардонически вторил ему корабельный гудок. — Я знаю, что детям нужно где-то играть!
— Сил моих больше нет. — На лице седоголового отразилось отчаяние. — Сержант, проводите гражданку до ворот.
— Кстати, — Волин взглянул на участкового лейтенанта, — где тут ближайший телефон-автомат?
— У остановки, на углу, — ответил участковый.
— Нужно осмотреть все ближайшие телефоны-автоматы и снять отпечатки пальцев.
— Надо же, — седоголовый посмотрел на Волина с уважением. — Я вот не допер. Тот пожал плечами:
— Я допер, ну и что? Убийца — человек осторожный. И отпечатков своих скорее всего он нам не оставил, но проверить надо.
— Обязательно, — согласился седоголовый.
* * *
Во сне Боря вновь проваливался в алкогольный дурман, в запах дешевых папирос, сырости и тлена. Его мутный разум сжимался до размера пуговицы. Детский мирок, уродливый, словно сгоревший лес под луной, быстро заполнялся страхом и жгучей ненавистью. Разговоры клочьями всплывали в прокуренной темноте. Боря хотел сжаться, подтянуть колени к подбородку, но не мог. Он не контролировал собственное тело. Так случалось всегда после ПЛОХОГО поступка. За плохим поступком следовало неотвратимое наказание. Страх, не ледяной, а испепеляюще-горячий, обжигал лицо, руки и грудь. Бесплотный, но от этого не менее ненавистный голос резанул по глазам, заставив зажмуриться: