— У вас есть часы? — вдруг спросила она.
— Что? — не понял Осокин.
— Часы? Вы носите часы?
— Да, конечно, ношу, — кивнул он. — Вы хотите узнать время?
— Дайте мне руку, на которой у вас часы.
Она вытянула вперед свою, ладонью вверх. Пальцы у девушки были тонкие, не музыкальные, конечно, но вполне красивые.
— Зачем?
— Вы только что пообещали сделать то, что я скажу. Дайте руку.
— Хорошо. Если вы этого хотите, — Осокин послушно протянул руку. — Ей-богу, не понимаю, зачем вам это нужно, но…
Девушка провела кончиками пальцев по его кисти. Осокин вздрогнул. Прикосновение было прохладным и приятным. Затем она коснулась запястья, рукава плаща, лацкана, потрогала галстук.
— Вторую руку, — резко, почти требовательно приказала она.
Осокин протянул руку. Девушка ощупала пальцы. Затем она вздохнула.
— Вы делец. Владелец заводов, газет, пароходов, — произнесла Наташа чуть насмешливо. — Занимаетесь бизнесом недавно, но уже успели полюбить атрибуты красивой жизни. Вам нравится, что на вас смотрят и говорят: «Вот, пошел богатей». Машина… «Мерседес» или «БМВ». Займись вы бизнесом в эпоху кооператоров — носили бы кроссовки, кожаную куртку и спортивные штаны. Проще говоря, вы — «бандерлог».
Осокин поднял руки к лицу, покрутил кистями. Руки как руки. Ничего особенного.
— Интересно, — пробормотал он. — Откуда такие выводы?
— У вас дорогие часы, но вы их носите на свободном браслете, так, чтобы болтались. Это дурной тон. На пальцах три печатки. Разумеется, золотые.
— Ну не медные же мне носить, — не без смущения хмыкнул Осокин.
— Мужчине ни к чему столько украшений, если, конечно, он не пытается произвести впечатление на окружающих. Галстук классический, однако булавка слишком велика, да к тому же в ней еще и вызывающе крупный камень. Это, знаете ли, стиль дешевых латиноамериканских жиголо.
— А вы видели латиноамериканских жиголо? — все больше мрачнея, спросил Осокин.
— В свое время была возможность, — кивнула девушка. — Насчет машины… На меньшее ведь вы не согласитесь, верно? Автомобили попроще — не для вас.
— Да нет, дело не в этом. Просто «Мерседес» — хорошая машина…
Осокин не собирался оправдываться перед кем-либо, и уж тем более перед слепой стюардессой, но это получилось само собой. Он и сам удивился, услышав в своем голосе извиняющиеся нотки.
— На какой модели вы ездите?
— Ну… Какое это имеет значение?
— И все-таки? На «шестисотом»?
— Предположим. Но ведь, насколько мне известно, иметь хорошую машину ни законом, ни морально-этическими нормами не возбраняется?
— Какие слова. — Наташа покачала головой и засмеялась. Зло и обидно. — «Морально-этические нормы»… С ума сойти. У вас очень хороший и, должно быть, очень дорогой костюм. Я права?
— Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы это понять, — промямлил Осокин.
— Сколько стоит ваш костюм? Тысячи две долларов?
— Почти четыре.
— Прекрасно. И сколько у вас таких костюмов?
— Ну, шесть… Какое это имеет значение?
— Вы — новичок в бизнесе. Причем новичок неосмотрительный, не желающий замечать очевидных, но неудобных вещей. — Наташа продолжала улыбаться, но улыбка была холодная, отстраненная. — Бизнес, судя по всему, тоже не ваш. Для новичка вы слишком роскошны. Скорее всего, вы — «прикормленный» сотрудник. Очевидно, ваши наниматели сознательно продвигают вас, планируя в нужный момент повесить на вас все грехи фирмы. Вы ведь быстро продвинулись? — Осокин кашлянул. Он действительно вознесся на место вице-президента довольно быстро, но склонен был оправдывать удачную карьеру исключительно собственной оборотистостью, исполнительностью и предпринимательским даром. — Я так и думала. Вывод: вы не только чванливый, но еще и недалекий человек. Что же касается меня… Мне вы совершенно не интересны. Уж извините.
Осокин молчал не меньше минуты. Он просто не знал, что ответить. За время своей работы в банке он настолько привык к покладистости девушек, что столь резкий отпор со стороны слепой стюардессы поверг его в нокаут.
— Вот как? — наконец зло спросил он. — Ну, раз уж мы разобрали мою скромную персону до косточек, может быть, поговорим теперь о вас? — Наташа сразу напряглась. Кровь отхлынула от ее щек, хотя безжизненная улыбка, как приклеенная, висела на губах. — Симпатичная девушка, вереница ухажеров, скорее всего завидный избранник, блестящая карьера, могучие перспективы. Жизнь прекрасна и удивительна. И вдруг, бах! — Осокин хлопнул в ладоши. — Несчастный случай. Она слепнет. Ее жизнь, вместе с женихом, карьерой и перспективами, летит в мусорное ведро. — Осокин усмехнулся не менее зло, чем только что Наташа. — И тогда общительная и веселая девушка замыкается в себе, отгораживается от всех ледяной стеной, а если кто-то пробует достучаться до нее — отвечает ядовитым шипением и увесистыми затрещинами. Изредка — заслуженными, но чаще злыми и беспочвенными. И это не оттого, что ей неприятны люди, а оттого, что ее пугает встреча с миром в новом качестве. Она боится нарваться на насмешку, издевку, последующее равнодушие и сломаться окончательно. Она убеждает себя в том, что никому не нужна и не интересна. И что если кто-то идет с ней на контакт, то это лишь затем, чтобы использовать ее в качестве экзотического сексуального партнера. Что-то вроде резиновой куклы. Но ей очень хочется, чтобы кто-нибудь разглядел за трагично-красивой внешностью тонкую ранимую душу и полюбил ее именно за это. А парадокс ситуации в том, что единственная причина, по которой кому-нибудь может захотеться это сделать, — ее внешность. — Осокин наклонился вперед. — Вот и все. И мне не надо ощупывать ваши руки, рукава плаща или платья, чтобы понять это. И недалекость с чванством мне не помешают.
Наташа все еще продолжала улыбаться, но губы у нее стали серые, пересохшие. Несколько секунд она стояла неподвижно, повернувшись к Осокину, и у того на несколько мгновений возникло впечатление, что девушка смотрит ему прямо в глаза.
— Пошел вон, — все с той же безжизненной улыбкой сказала она.
«Вот и познакомились, — подумал Осокин. — Ужин при свечах, романтика и все такое… Отменно провели вечерок, нечего сказать».
— И больше никогда не подходи ко мне, — добавила девушка.
Осокин кивнул, развернулся на месте и зашагал к выходу. Широко и быстро. Ему и самому не терпелось покинуть магазин. Чувствовал он себя первостатейной скотиной, и хотя Наташа «врезала ему по зубам», но ведь большая часть из того, что она сказала, было вполне справедливым, чего там. Можно научиться обманывать других, но себя-то не обманешь. А вот то, как повел себя он… Наташа подобного не заслуживала.
На выходе ему заступил дорогу охранник.
— Прошу прощения… Вы забыли оплатить…