— Значит, в Москве их должно быть не меньше полутора сотен. В таком случае справиться с ними практически невозможно, даже при условии привлечения войсковых подразделений и бронетехники, — закончил Родищев.
Глаза круглолицего вспыхнули живым, азартным огнем. Его явно порадовало услышанное.
— Что же, ваше заключение лишний раз подтверждает правильность выбранного мной пути. Страшно не то, что случилось, а то, что могло бы случиться. Мы бы погибли. Да, старый мир умер. Но момент гибели одного — есть лишь момент рождения чего-то нового. В подобных ситуациях всегда находится человек, который примет на себя всю полноту власти и ответственности, не допустит губительной анархии и направит общество верной дорогой.
— Этот человек — вы, разумеется, — кивнул Родищев.
— Почему бы и нет, если я вижу дальше и глубже остальных и первым готов признать правду! Наступил тот момент, когда каждый обязан действовать на благо всего общества, — патетически выпалил круглолицый.
Родищев слушал без тени улыбки. Он понимал, насколько близка и реальна перспектива отправиться за дверь, на стоянку, полную собак. И, каковы бы ни были его умения, все будет кончено в считаные секунды. Его просто растащат в виде крошечных кусочков. Нет уж. Игорь Илларионович все еще рассчитывал убраться из города целым и невредимым.
— Вы были свидетелем моего разговора с вашей спутницей. Что вы можете сказать по поводу приведенных мной аргументов? — И, не дожидаясь ответа, спросил: — Вам, наверное, кажется, что я излишне жесток, да? Я кажусь вам монстром, чудовищем?
Понятно, что круглолицый воображал себя одновременно в роли Атиллы, Ленина, Сталина и еще десятка не менее масштабных личностей, но вот какое он хотел производить впечатление? Отца-радетеля, доброго царя или безжалостного, сурового бога? Во всяком случае, как и многие тщеславные люди, он нуждался не столько в оценках, сколько в зрителе.
— Я думаю, что вы жестоки ровно настолько, насколько жестоки обстоятельства, благодаря которым мы все оказались в этом магазине, — сказал Родищев.
— Безусловно, обстоятельства играют огромную роль! — поднял палец круглолицый. — Но вы, я уверен, подразумеваете собак.
— Верно, — согласился Родищев. — Я говорил о собаках.
— Собаки — катализатор, всего лишь подстегнувший ход процессов, давно зреющих в нашем прогнившем обществе! Вместо собак могло оказаться все, что угодно: цунами, землетрясение, наводнение, смерч! Вы придираетесь к словам, но упускаете суть. А суть в том, что пришло время изменить весь комплекс наших повседневных привычек: манеры одеваться, есть, работать. Изменить саму систему отношений и ценностей, пересмотреть роль гражданина в обществе! Теперь мы обязаны воспринимать людей лишь в рамках их функций внутри общества. Все для общества, ничто — вне общества, ничего — против общества. Таков должен быть основной принцип нашего существования. Я не варвар, отнюдь! Но я понимаю неизбежность жестких и даже жестоких мер, к которым придется прибегнуть для того, чтобы взломать сложившиеся рабские стереотипы и вытащить эту страну из хаоса чиновничьего беспредела, в котором оно успело погрязнуть за последние сорок с лишним лет. Наш бронепоезд, увы, зашел в тупик! Пришло время давать задний ход.
— Вас обвинят в деспотизме, безнравственности и нарушении общественных устоев.
— Да. Как всякий революционер, я — человек обреченный. Но я боюсь не смерти, а пустой жизни! И потому я презираю общественное мнение. Я презираю и ненавижу общественную нравственность, во всех ее побуждениях и проявлениях. Для меня нравственно лишь то, что способствует торжеству и становлению нового общества. Люди же в основной массе на редкость ограниченны, недальновидны и упорно не желают избавляться от дурацких иллюзий. Им кажется, что смысл их существования в том, чтобы набивать собственные карманы, сколачивая капиталы, которых не потратить и за десять жизней. Они паразитируют на теле общества. Это — черви-солитеры, высасывающие из государства животворные соки и тормозящие его развитие. Посмотрите, — он вскочил, обвел рукой вокруг себя, указывая на людей с автоматами. — Они не боятся смерти, как и я. А теперь посмотрите вон на тех, — круглолицый указал на сгрудившихся у холодильников людей. — Вон видите того типа у колбасного прилавка? Мордатого дуболома, в очках. Нос картошкой. Это заместитель главы местной управы. Справа — светловолосый, с рыбьими глазами и лицом хронического стукача — сам глава. А слева, видите, лысый? Начальник Управления муниципального жилья округа. А еще правее — генеральный директор строительной фирмы, которую первые двое покрывали. Все они до ужаса боятся смерти. А знаете почему? Потому что страх смерти пропорционален количеству удовольствий, получаемых от жизни. Во время первого же разговора лысый предложил мне квартиру в элитном доме за то, что я предоставлю ему машину и двух человек вооруженной охраны и доставлю в безопасное место! Этот человек не желает свыкнуться с мыслью, что та система взаимоотношений, к которой он привык, — рухнула. Ее больше не существует. — Круглолицый засмеялся. Смех у него оказался тихим и слегка дребезжащим, как будто зазвенела старая надтреснутая пружинка. — Нет взяток, воровства и наплевательского отношения к остальным членам общества. Нет исключений. Сегодня каждый может стать всем. Любой токарь, солдат, фермер или уборщик для нового общества важнее всех чиновников страны вместе взятых.
— Всех эти людей вы отловили на улице, как нас? — удивился Родищев.
— Нет, конечно. Я не стал надеяться на слепой случай и посылал за ними своих людей. Верите, они не хотели открывать моим парням. Махали руками из-за запертых дверей, чтобы мы уходили! Эти люди окружили себя милицией, охраной и плевать хотели на таких, как вы или я. Пришлось показывать автоматы. Собственно, чиновники поменьше тоже не лучше. Жилинспектора, на которых золота и камней больше, чем в Грановитой палате. Заведующие отделами районных управ, щеголяющие в костюмах от Гуччи. Судьи, ездящие на машинах, стоимость которых превышает их зарплаты за сто лет безупречной службы. Префектурские сотрудники, увозящие в день рождения подарки самосвалами. Да, да. И эта братия тут тоже присутствует. Как видите, я собрал настоящие сливки чиновничье-делового общества. В районном масштабе, конечно, но дайте только время. Вы осуждаете меня? Скажите честно, мои методы кажутся вам чересчур суровыми?
— Боюсь, я не готов ответить. Мне нужно взвесить ваши аргументы. — Родищев, конечно, сразу понял, что этот тип мстителен, но чтобы настолько… Фантастика.
— Поверьте, я знаю, о чем говорю. У меня богатейший профессиональный опыт. Мне очень часто приходилось наблюдать именно за этими людьми. Я всякого повидал. Конечно, я суров по отношению к этим людям. Но я так же суров и по отношению к себе. Я отрицаю всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Я исключаю даже личную ненависть и мщение. Только то, что необходимо для блага общества.
Родищев огляделся:
— Скажите, а не дельцы, не чиновники и не судьи здесь есть?
— Разумеется, — кивнул круглолицый. — И немало. Мы принимаем всех желающих. В основном они занимаются охраной, патрулированием, обслуживанием. Вон, например, наша шеф-повар. До сегодняшнего дня она работала в частном ресторане. А ее подчиненные — две жилинспекторши, одна сотрудница префектуры и две жены так называемых «деловых». — Шеф-повар как раз залепила звонкую, увесистую затрещину перепуганной рыжей женщине. — Они проходят начальный курс социальной адаптации. Конечно, это только до тех пор, пока мы не создадим более разветвленную, социально организованную, отлаженную инфраструктуру. Потом всем этим иждивенцам, не желавшим и не умеющим работать, придется проводить определенное время в специально организованных воспитательных заведениях. Учиться азам трудовой деятельности и социального поведения. Кстати, возможно, вы удивитесь, но некоторые из этих людей по собственному желанию вошли в реквизиционные команды.