— Б...ь! — выдохнул с ненавистью Гера, отталкивая Наташу и поднимаясь.
Постоял, пошатываясь, прошел в угол, поднял разорванные трусики девушки и принялся вытирать ими пенис. Он не хотел даже думать о ней. Ни единой секунды. Единственным желанием Геры было вычеркнуть Наташу из своей жизни. Раз и навсегда. Он стоял, оглушенный этой мыслью, и поэтому не слышал, как Наташа поднялась, опираясь рукой о стену, оставляя на краске кровавые пятна. Он не слышал, как она взяла стул.
Гера услышал только очередной стон, вырвавшийся у девушки, когда она поднимала стул сломанной рукой. Сперва убийца подумал, что этот стон — стон бессознательного, но потом, через долю секунды, пришло понимание, что стон звучит из-за спины и достаточно высоко. Эта тварь умудрилась встать! А ведь он был уверен, что ей уже не удастся подняться. Пулю в башку — и весь разговор. И «полкана» сюда. Кто заметит исчезновение двух из двухсот?
Гера извернулся, рванул с плеча автомат. Но со спущенными штанами особенно не попрыгаешь. Убийца еще успел увидеть окровавленную Наташу и надвигающуюся прямо на его лицо железную перекладину, скрепляющую между собой ножки стула. В следующую секунду мир в глазах Геры померк.
Наташа с минуту стояла, тупо глядя на валяющегося у ее ног Геру. Худая спина, белые поджарые ягодицы и тощие, поросшие тусклым темным волосом ноги, уходящие в сморщенные на коленях брюки. Его надо было бы добить. Как это делают в кино. Взять автомат и добить. Но Наташа понимала, что она не сможет выстрелить в человека. Пусть даже в такого ублюдка. С другой стороны, она боялась, дико боялась, что он очнется, и тогда все повторится.
Решение пришло само собой. Наташа, пошатываясь, побрела к окну, волоча за собой стул. Остановившись, превозмогая бушующую во всем теле боль, она вновь подняла импровизированное «оружие» и швырнула его в свое собственное отражение. Стекло пошло трещинами, раскололось на тысячи частиц, но устояло. И тогда Наташа ударила по нему еще раз, вложив в этот удар весь остаток сил, все отчаяние, всю боль, всю жажду жизни. Стул, кувыркаясь, полетел в тусклое закатное солнце, в крыши домов, в грязно-серое небо, а стекло осыпалось вниз, и в комнатку ворвался ветер.
Трошин стоял у штабного «РАФа», курил нервно. С минуты на минуту должен был подъехать броневик с деньгами. Генерал чувствовал себя весьма неуютно.
За последний час он уже дважды выслушал стенания работников Центробанка о том, что им не удается найти то или иное ответственное лицо, без которого выдать деньги ну просто абсолютно невозможно: «Заложники заложниками, а валюта валютой. Но вы не нервничайте. Время ведь еще есть, не так ли?» В конце концов Трошин взорвался и, копируя интонации Ледянского, прокричал в трубку и про уголовные дела, и про долгие сроки. Сразу и «товарищи ответственные за что-то там» отыскались, и машина нашлась. Деньги отгрузили со скоростью звука. Однако теперь вот новая напасть. Затерялся где-то в пути броневик. Может, пробки тому виной, а может, увязла дурища тяжеленная в какой-нибудь луже непролазной. Такую попробуй вытолкни. Пупок развяжется. Однако экипаж броневика пока на связь не выходил и от группы сопровождения информации не поступало.
Вот и курил теперь генерал, нетерпеливо поглядывая в сторону улицы Королева.
Краем глаза он заметил какое-то странное движение у башни, словно бы переливалось что-то, повернул голову, и тут же до его слуха донесся звук раскалывающегося об асфальт стекла.
Трошин хмыкнул озадаченно, задрал голову и... рванул дверь «РАФа».
— Товарищ генерал! — крикнул он заполошно. — Роман Валентинович! Посмотрите!
Ледянский, почувствовав, как сердце болезненно сжалось, выскочил из салона на улицу и посмотрел вверх. Парой этажей выше смотровой площадки кто- то выбил стекло и теперь размахивал рукой. Только вот кто именно? Мужчина, женщина? Пожилой человек или молодой совсем? Не разобрать. И бинокля, как назло, нет. Следом уже выбирались штабисты. Останавливались, тоже смотрели вверх. Из-под ладоней, прищурясь.
Ледянский огляделся, быстро подошел к ближайшему снайперу, протянул руку, потребовал:
— Винтовку. Дайте скорее винтовку!
Тот колебался лишь секунду, протянул генералу «драгунова». Роман Валентинович схватил оружие, вскинул к плечу, приник к оптическому прицелу. Разглядел подающего сигналы человека и застыл каменным изваянием.
Подбежал Трошин:
— Ну что там, Роман Валентинович? Видно что-нибудь?
— Видно.
Отвечая, Ледянский не опустил винтовку, не повернулся. Он не хотел, чтобы Трошин сейчас увидел его лицо. Это была маска отчаяния и лютой ненависти.
— Наверное, один, из заложников, — заключил вслух Трошин.
— Уж конечно, не террорист, — хмыкнул Чесноков.
От фургона акустиков коротким мелким шагом поспешал Олег Юрьевич. Приблизился, встал у Ледянского за спиной.
— Роман Валентинович. Наверху заложница. Судя по голосу, молодая девушка. Скорее всего ранена. Просит помощи.
Ледянский стиснул зубы, медленно опустил винтовку, вернул ее снайперу.
— Что мы можем сделать? — глухо поинтересовался он. — Техника еще не готова, штурм начинать не с чем. Да и нельзя, пока не стемнеет.
— Если террористы обнаружат ее, то скорее всего расстреляют, — громко сказал Четвертаков.
— Мы можем чем-то помочь ей? — еще жестче спросил Ледянский и сам же ответил: — Нет. Считаем вопрос исчерпанным. — Он хотел добавить: «Всем в машину», но не смог. Ему необходимо было видеть, чем все закончится.
Внезапно заложница перестала махать рукой, а в следующую секунду ее рывком оттащили от окна.
С минуту Роман Валентинович стоял, задрав голову, надеясь, что девушка появится снова, но тщетно. Она так и не появилась.
Когда Наташа услышала, как убийца пошевелился у нее за спиной, она замерла от ужаса. Выхода не было. Только шагнуть вперед и упасть вниз с высоты четырехсот метров. Двадцать секунд полета и быстрая смерть. Но решиться на это было не так легко, как казалось. Чтобы сделать этот последний шаг в небо, девушке не хватало крохотной капли отчаяния.
Она чуть повернула голову и увидела, что Гера уже стоит, покачиваясь, зажимая ладонью рассеченное лицо, а по пальцам его текла кровь. Вот убийца отнял руку от переносицы, посмотрел на нее изумленно, словно не веря собственным глазам, и прохрипел:
— Сука. Ты меня ударила!
Он поднял взгляд на истерзанную заложницу, и девушка прочла в нем такую бешеную ярость, что невольно пробормотала:
— Не надо.
— Ты меня ударила, тварь, — повторил Гера. Он завел руку за спину, медленно вытащил автомат и щелкнул флажком предохранителя. — Ты меня ударила.
— Не надо. Ну, пожалуйста, — Наташа прижалась спиной к холодной ледяной раме.