Однако не все так относятся к ценностям. Например, я ни в коем случае не стал бы рассказывать Твою удивительную историю моему сыну.
Должен признаться, он иногда огорчает меня. Собственные его дела не слишком хороши, а заботят его только деньги, только процветание, и иногда мне кажется, что Эндръю ради финансового успеха способен на все, на любую подлость и даже на преступление. Я пытаюсь внушить ему, что есть в мире высшие ценности, что не все измеряется деньгами, но он, кажется, думает обо мне, как о выжившем из ума старике.
Пожалуй, узнай он об алмазах Твоего отца, ему могло бы прийти в голову, что он имеет на них какие-то права, что может претендовать на наследство моего покойного дядюшки.
Как грустно обнаружить на старости лет, что собственный сын настолько не понимает меня, живет чуждыми мне ценностями! Грустно оказаться в моем возрасте столь одиноким!
Впрочем, стыдно проявлять такую старческую слабость и уныние. Жизнь моя прошла неплохо и была, пожалуй, счастливой.
Одно плохо: Россия слишком далеко, и я не надеюсь больше увидеть Тебя, дорогая кузина.
Все больше думаю я о прошлом, о прежних годах, о нашем детстве. Помнишь ли ты, как августовским вечером мы сидели на ступенях беседки и разглядывали загорающиеся звезды? Орион, Сириус, Кассиопея, Большая Медведица, Млечный Путь… Здесь, в Аризоне, и звезды не такие. Хотя, должно быть, это я не такой — старый и усталый, переживший своих ровесников, переживший свое время. Одно осталось мне — воспоминания…
Твой кузен Иван».
Я положила письмо обратно в конверт.
Значит, алмазы действительно существовали! Прабабка чудом смогла сохранить их, сберечь… Но тогда где же они? Куда делись после ее смерти? Неужели они находились здесь, в этом нищенском доме, и их нашел тот, кто перевернул все вверх дном в день ее смерти?
Нет, этого не может быть! Если бы тот, кто орудовал в бабушкином доме, нашел алмазы, он бы затих и исчез с моего пути, получив все, что хотел. Но после этого был еще погром в конторе нотариуса Кулешова, а затем — на кладбище… Должно быть, тот, кто шел по следам алмазов, искал у нотариуса бабушкино письмо, искал — и нашел, и осквернил могилу…
Тут я вспомнила, что не прочла еще третье из найденных мною писем.
Я достала лист из конверта.
Почерк был другой, совершенно незнакомый, ровный и аккуратный.
«Уважаемая мс. Голубева!
С прискорбием должна сообщить Вам о кончине Вашего родственника мистера Джона-Голдбифа. Он тихо скончался в минувшую пятницу в собственном доме в Финиксе. Ваш адрес я нашла, разбирая его бумаги, и вспомнила, что мистер Голдбиф часто вспоминал о Вас. К сожалению, последние годы он был частично парализован, что лишало его возможности самостоятельно писать письма, прибегать же для этого к чьей-либо помощи он, должно быть, считал унизительным. Мистер Голдбиф был очень добрым и сердечным джентльменом, и мне будет его очень не хватать.
Немного о себе. Я присматривала за вашим родственником последние годы. Он выбрал меня с тем, чтобы слышать русскую речь: я русская, приехала восемь лет назад из Киева. Впрочем, вряд ли это Вам интересно. Бумаги и вещи Вашего родственника я передам его сыну Эндрью, хотя, надо признаться, при жизни их отношения были далеко не идеальны, и он даже не считал нужным навещать отца в годы его болезни.
Извините, вряд ли это Вам интересно. С уважением, Анна Синицына. Финикс, Аризона».
Я аккуратно вложила письмо в конверт и откинулась на стуле, разминая затекшую шею. Вот оно, значит, как… Значит, эти проклятые алмазы все это время были у бабушки. Как ей удалось сохранить их в течение долгого времени? Вопрос остается открытым. Но так или иначе, они были, были до последнего времени. И когда сорок дней назад в больнице прабабушка хрипло шептала, что оставляет мне алмазы, она пребывала в здравом уме и твердой памяти. Если бы ей дали еще немного времени, она успела бы объяснить, где же их спрятала. И тогда я уже стала бы владелицей тех самых африканских алмазов, о которых рассказывал Иван Францевич…
Я потрясла головой и усилием воли отогнала от себя прекрасное видение: лучистые камни сияют голубоватым светом. Хотя они могли выглядеть совсем не так, ведь я никогда не видела настоящих алмазов.
Так или иначе, сейчас их нет, они бесследно исчезли, потому что, если бы они были спрятаны в доме, их давно бы нашли, ведь какой погром устроили. Да здесь просто негде их спрятать, все на виду. Хотя ведь обнаружила же я тайник для писем… Там больше ничего не оказалось, это точно, я проверила. И зачем тогда бабушка Софья писала, что мне поможет могила Аксиньи Прохоровны? Очевидно, там и были спрятаны бриллианты. И теперь их кто-то оттуда взял. Вот только кто?
А это как раз я знаю — их взял тот, кто читал прабабушкины письма, потому что в России об алмазах никто не знал. Не зря прабабка прожила долгую и тяжелую жизнь, она понимала, что, если хоть кому-нибудь проговорится о драгоценных камнях, жить ей останется несколько часов, при нашей-то криминальной обстановке.
Писем от американского кузена никто не читал, кроме меня и бабушки. Их просто не нашли. Значит, кто-то читал ее письма в Штатах, в самой Аризоне.
Ну да мне теперь все равно, где были алмазы, раз уже их нет ни в этом доме, ни в сейфе у нотариуса, ни в могиле Аксиньи Прохоровны Коленкоровой…
Коленкор… я вспомнила, что обещала отдать тете Дуне коленкоровые занавески. Нужно снять их, потом поймать кота и уходить отсюда, а то вон уже скоро стемнеет…
Я подвинула к подоконнику стул и собиралась уже встать на него, как вдруг появилась все та же беспокойная близорукая мышь. Очевидно, она никак не могла совладать со своим любопытством, либо же ей срочно нужно было куда-то пройти — может, у нее дети брошены или муж загулял… Так или иначе, мышь очень упорно выползала на свет божий, и кот, разумеется, не мог ей этого спустить. Завидев черное косматое чудовище, мышь так испугалась, словно не она только что удирала от него под половицу. Она шарахнулась в сторону и с разбегу заскочила на стул. Тут уж я завизжала и отпрыгнула подальше — ужас до чего боюсь мышей! Очевидно, та совсем потеряла голову от страха, потому что вместо того, чтобы соскользнуть на пол и искать спасения в щелях пола, она зачем-то по стенке добралась до подоконника и вцепилась лапками в занавеску. Тут Бафатион совершенно озверел, одним прыжком вскочил на подоконник и тоже вонзил все когти в занавеску, примериваясь, как бы половчее схватить нахалку. Мышь упорно ползла вверх к карнизу, кот подпрыгнул и повис на занавеске.
Не зря тетя Дуня уверяла меня, что коленкор — очень прочный материал. Действительно, под тяжестью кота занавеска не порвалась, но зато сломался карниз. Металлическая полая труба разъехалась точно посредине, и на пол из нее посыпались круглые полупрозрачные голубоватые камешки.