Дарко Кразич сидел там же, на заднем сиденье, но у другого окошка. На нем была потрескавшаяся кожаная куртка поверх рубашки в клетку, не заправленной в вельветовые штаны, которые до основы вытерлись на коленях.
— День выдался что надо, — сказал он.
— Пожалуй. У меня руки чешутся подстрелить кого-нибудь, чье исчезновение сделает мир лучше, — отозвался Тадеуш. Он говорил с отвращением, словно надрезал ножом фрукт, оказавшийся внутри гнилым. После смерти Катерины им попеременно владели апатия и цинизм. Что бы он ни делал теперь, все было попыткой избавиться от их удушающей хватки, и все было напрасно. Вот и в этот день у него не было уверенности в том, что что-нибудь изменится. — А так как регулировщиков что-то не видно, — продолжал он, делая неловкую попытку пошутить, — то мне хватит кого-нибудь маленького и беззащитного. С шерстью или с перьями. Ты взял ружья?
— В багажнике. Куда мы едем?
— В очень красивый лес на краю Шорфхайде. У природы потрясающие резервы. Она не признает границ. У одного моего старого друга есть кусок земли, который граничит с охраняемой зоной. И уткам с болот очень нравится летать над его лесом. Мы наверняка наполним ягдташи отличной добычей. Он даст нам пару своих охотничьих собак, чтобы все было по правилам. — Тадеуш сунул руку в карман парки и вытащил блестящую оловянную фляжку, после чего отвернул крышку и хлебнул коньяку. Протянул фляжку Кразичу. — Хочешь?
Кразич покачал головой:
— Ты же знаешь, когда у меня в руках ружье, я предпочитаю иметь ясную голову.
— Кстати, если уж речь зашла о ружьях и ясных головах, как там Марлен?
— Крутится вокруг нее одна полицейская сука. Допрашивала сразу после ареста, еще в изоляторе, потом побывала у нее в тюрьме. Марлен изображает глухонемую и держит рот на замке, но это ее нервирует.
— Ты уверен, что мы можем ей доверять?
Кразич лениво усмехнулся:
— Пока у нас ее дочь, с Марлен проблем не будет. Забавно, как женщины дрожат над своими детьми. Можно подумать, они не в состоянии нарожать еще, до того трясутся над ними. Будто не знают, что дети рано или поздно разобьют им сердце. Тем более Марлен. Ей-то уж надо было бы понимать, что дочь вырастет, станет наркоманкой и будет продавать себя. А ей как будто невдомек. Девчонка для нее — весь свет в окошке.
— И для нас сейчас тоже, — сказал Тадеуш. — Где она?
— У меня есть кузен, у которого немного земли недалеко от Ораниенбурга. Ближайшие соседи в полумиле. У него своих двое ребят, так что ему известно, как управляться с ребятней.
— Твоя Марлен знает, что с ней не шутят?
Кразич скривил губы в ухмылке:
— Марлен не сомневается, что я на все способен. Она не станет рисковать жизнью ребенка. Не беспокойся, Тадзио, с ней проблем не будет.
— Жаль, не могу сказать того же об англичанах. Те, что хотят заменить Колина, клоуны, да и только. Слишком они ничтожны для такой операции. Не доверяю я им. А у нас между тем затык в Роттердаме. Мы не можем и дальше ввозить нелегалов, если нет принимающей стороны.
— А не можем мы просто перекинуть их в Англию и там предоставить самим себе?
Кразич произнес это, как капризный ребенок, не понимающий, почему мир не крутится по его желанию.
— Ну, не в таких же количествах! Нам совсем ни к чему привлекать к себе внимание иммиграционной службы. Мне до сих пор все с рук сходило как раз потому, что я не делал ничего подобного, — возразил Тадеуш. — С Колином у нас было отличное соглашение. Не могу поверить, что он дал себя подстрелить, да еще в какой-то дурацкой разборке.
— Это тебе предупреждение, — произнес Кразич. — Такое может случиться и с тобой, когда ты слишком приближаешься к опасности. Не надо было тебе ездить со мной на прошлой неделе. Не нравится мне, когда ты так подставляешься.
Тадеуш отвернулся к окну. Он знал, что Кразич прав, однако терпеть не мог, когда кто-то указывал ему, как поступать, даже если это делал его доверенный помощник.
— Не мешает время от времени напоминать людям, кто тут хозяин.
— Тадзио, это могло бы плохо для тебя кончиться. Если бы Камаль заговорил… Ладно. Но в следующий раз нам может повезти меньше.
— При чем тут везение? Мы отлично все предусмотрели, разве нет? — Тадеуш повернулся к Кразичу и внимательно посмотрел на него. — Мы вправду все предусмотрели, да или нет?
— Ну конечно же да. Поэтому мы платим полицейским.
— Если мы платим полицейским, то почему нам ничего не сообщают о расследовании гибели Катерины? Слишком долго они копаются. Я хочу знать, кто был этот чертов мотоциклист? Нажми на них, Дарко. Пусть даже не думают, будто могут пренебречь мной.
Кразич кивнул:
— Я подгоню их, босс.
— Хорошо. И напомни им, что музыку заказывает тот, кто платит деньги. Я хочу заполучить человека, убившего Катерину. Плевать мне на суд. Пусть поплатиться за это так, чтобы помнил всю жизнь. Скажи ублюдкам, пусть перестанут толочь воду в ступе и предоставят мне результаты.
Кразич мысленно вздохнул. Его не покидало предчувствие, что это расследование рано или поздно станет причиной обрушения крепкой кирпичной стены. Без удовольствия он думал о том времени, когда придется сообщить об этом Тадзио. Ну, а тем временем надо предпринять несколько шагов.
— Вечером поговорю кое с кем, — пообещал он.
— Отлично. Мне надоели проблемы. Пора иметь результаты. Какие угодно, но результаты.
Тадеуш откинулся на мягкую кожаную спинку сиденья и закрыл глаза, показывая, что разговор окончен. Угрожать и запугивать ему было несвойственно, однако он сам понимал, что после смерти Катерины слишком часто стал делать это. Ему была невыносима мысль, что остаток жизни он проведет в нескончаемой череде кризисов и проблем, словно все приятное она унесла с собой и ничего хорошего никогда больше не будет. А это нередко приходило ему в голову. Оставалось надеяться на месть, может быть, она станет лекарством, которое облегчит его страдания.
Это было единственное, о чем он мог думать.
* * *
Петра Беккер в первый раз приехала в Гаагу и была удивлена ее серостью по сравнению с красочным Амстердамом. Дома по обе стороны канала были образцами сдержанной классики с изредка мелькающими завитушками, которые в центре Амстердама поражают своим изобилием. Это был деловой город без всякого богемного привкуса, придающего Амстердаму живость. Здесь властвовало степенное благополучие, которое навязывало строгую умеренность и душило берлинскую душу Петры. Не прошло и одного дня, а Петра уже ощущала себя человеком с сомнительной репутацией.
Она не знала, что ей думать о предстоящем дне. На одиннадцать часов была назначена встреча с представительницей британской полиции. Кэрол Джордан, старший инспектор. Ну и что из этого следует? Петру послали сюда, чтобы она рассказала все ей известное о Тадеуше Радецком, и от этого у нее перехватывало горло. Ей казалось несправедливым то, что с таким трудом добытую информацию она должна передать дамочке, которая не заработала свои нашивки в этой битве. Когда Ханна Плеш сказала, что теперь ей предстоит стать связной при подсадной утке, она почувствовала себя обманутой. Конечно же в Берлине ее знали в лицо, поэтому о внедрении в криминальную среду и речи не могло быть, однако ее возмутило начальство, которое отдало всю операцию англичанам. Что им известно об организованной преступности в Германии? Кем они себя считают, что собираются играть на ее территории? И с чего они взяли, что преуспеют там, где ее департамент потерпел поражение?