Она пошевелилась. Дрогнули веки, приоткрыв белки. Но теперь это не имело значения. Он полностью владел собой. Ей оставалось лишь терпеть. Схватив ее за шею, он тяжело дышал, предчувствуя скорый оргазм, куда более скорый, чем он мог представить. У нее началось удушье, и она старалась набрать воздух в легкие, но он не желал останавливаться.

У нее высоко поднималась грудь, потому что легкие жаждали воздуха, чтобы сердце не перестало гнать кровь, глаза вылезли из орбит, на белках появились красные точки. Ее животный страх доставлял ему еще большее наслаждение. Вдруг ее тело обмякло, и тотчас наступило то, чего он так желал и отчего в жестокой судороге выгнул спину. В голове тотчас прояснилось, словно с мозга сняли завесу.

Что он наделал? Он все испортил. Убил ее, не выполнив главного.

В ярости на самого себя, он скатился со стола и встал, опираясь на кулаки и тяжело дыша. О чем он думал? У него же план, миссия, а это что? Правда, она мертва, но умерла-то совсем не так, как ей следовало. Отчаяние охватило его. Старик был прав. Он неудачник, он не мужчина.

Так он стоял, глядя на мертвое тело и честя себя на чем свет стоит. И вдруг заметил, как у нее дрогнула жила на шее. Неужели пульс? Он нерешительно протянул руку. Палец едва нащупал слабое биение. Кажется, пронесло.

Вылив ей в горло три бутылки, он пощупал ее запястье. Сомнений не оставалось. Женщина расплатилась за свои опыты.

Он снова взял в руку бритву и определил цель. Волосы на лобке были темные с сединой. До Маргарет Шиллинг ему не приходилось снимать кожу с женщин, и в тот раз пришлось потрудиться. Зато теперь рука была набита. Первый надрез он сделал наверху, где на бледной коже на плоском животе начинали расти волосы. Потом еще два надреза под углом по обе стороны венериного холма. Стараясь быть аккуратным, он поддел кожу бритвой и отвернул ее. С каждым разом получалось все лучше, и движения становились все более уверенными. Ближе к половым губам он сделал еще один поперечный надрез и поднял кожу на бритве, оставив на теле трапециевидную кровоточащую рану. Потом отвинтил крышку с банки, которую принес собой, и опустил свой трофей в формалин, с удовольствием глядя, как кусочек кожи из красного становится розовым по мере того, как в нем не остается крови. С блаженной улыбкой он завинтил крышку. Потом стал приводить в порядок кабинет. Напоследок он вынул из кармана носовой платок и протер все, до чего дотрагивался, включая ее кожу. После этого обернул руку платком, достал тонкую папку из сумки и направился к шкафам, чтобы поставить папку на букву «К». Его заметки о мертвой суке заняли свое место.

Работа была сделана. И сделана лучше, чем прежде. Никаких сомнений, он стал мастером.

История болезни

Имя: Мария-Тереза Кальве

Сеанс № 1

Медицинское заключение: Пациентка не питает уважения к людям. Ощущение собственной значительности делает ее слепой к нуждам и правам других людей. Себя она считает центром вселенной и потому ждет от всех окружающих подчинения. Все остальные существуют исключительно для исполнения ее собственных желаний.

Свое положение среди себе подобных она завоевала беспощадным, в ущерб другим, исполнением своих желаний. Она старается подавить свою женственность с помощью работы, которая куда больше подходит агрессивному мужчине. Она не желает признавать вклада других людей в свои достижения, приписывая все заслуги исключительно себе одной. Она не умеет сочувствовать и ставить себя на место другого человека.

Лечение: Шоковая терапия

25

Дарко Кразич думал о том, что у него есть дела поважнее, чем сидеть возле многоквартирного дома на Курфюрстендамм в ожидании женщины. С другой стороны, проводить время, предупреждая глупые поступки босса, значит отлично проводить время. Тадзио уже свалял дурака, засветившись на передовой. И вот куда это их привело. Кразичу пришлось заботиться об устранении человека да еще возиться с ребенком. И неизвестно, что труднее.

Если готовность идти на крайности в их деле вещь вполне понятная, то с миражами можно заработать плохую репутацию, тем более когда занимаешься тем, чем занимаются они с Тадзио. Небольшая мания величия не мешает, а паранойя даже необходима в кругах, где Кразич и его босс зарабатывают настоящие деньги. Однако видеть черты умершей женщины в лице незнакомки — значит страдать куда более опасным помешательством. Если Кразичу не удастся подавить это в зародыше, то придется записываться на прием к психоаналитику. Они станут посмешищем. Только этого ему сейчас недоставало, еще одной дырки в голове, когда албанцам позарез требуются ракеты «земля-воздух», а китайским «змееголовым» [13] — плавсредства для нелегальных иммигрантов и героина.

Кразич уселся поудобнее в неприметном «опеле», который выбрал для слежки. Но такие машины не рассчитаны на широкоплечих мужчин, подумал он. Они вполне подходят тощим интеллектуалам, а для настоящих мужчин не годятся. Уже половина одиннадцатого, и пока еще никого подходящего под описание, которое ему дал Тадзио. А ведь он сидит тут с половины восьмого, высматривая женщину, хотя бы отдаленно напоминающую Катерину.

«Нехорошо получилось с Катериной», — подумал Кразич. Она была особенной. Не безмозглой куклой, ну уж нет, но и не стервой, ничего умнее не знающей, как ставить людей, подобных ему, на место. Красавица. Но самое главное, с ней Тадзио был счастлив. Когда же босс счастлив, ему цены нет. А теперь, когда он несчастлив, и дела идут неважно. В конце концов придется ему смириться с несчастным случаем, который был не больше чем несчастный случай. А пока Кразич предвидел для себя уйму потерянного времени.

Не успел он об этом подумать, как открылась дверь, и у него буквально отвалилась челюсть. Если бы он собственными глазами не видел мертвую Катерину, то поклялся бы, что это она появилась на улице. Да нет, у этой женщины не такие волосы и сама помускулистее, чем Катерина, однако на расстоянии он бы их не различил.

— Твою мать, — в ярости выдохнул он.

Это научит его доверять Тадзио, что бы тот ни говорил.

Кразич был до того поражен, что едва не забыл, зачем сидит в «опеле». Женщина уже давно миновала его автомобиль, когда он взял себя в руки и вылез из машины. Она шла быстрым шагом, уверенно чеканя шаг длинными ногами. Кразичу пришлось поторопиться, чтобы не потерять ее из виду, когда она дошла до перекрестка на Оливерплац и повернула направо.

На углу Кразич увидел, что она остановилась у газетного киоска, и, пока она покупала английскую газету, он постоял рядом с несколькими пешеходами, которые ждали, когда на светофоре зажжется зеленый свет. После этого она отправилась в кафе, которое располагалось чуть дальше. Оптимист-хозяин выставил несколько столиков на тротуар, однако весна еще только начиналась и берлинцы не спешили располагаться на улице. Кэролин Джексон тоже предпочла столик внутри кафе.