— Ничего нового.
— Ну и славно. У нас и так много дел, которые надо продолжать. — Идя к двери, она похлопала Полу по плечу. — Я бы тоже решила, как ты, — заметила она, выходя.
Но я бы все-таки позвонила, чтобы удостовериться.
Во рту сухо. Даже не удается сглотнуть. Пожалуй, это самая длинная мысль, какая сумела пробиться через вату, которой набита голова. Его веки дрогнули. Он смутно осознавал, что открывать глаза неправильно, но не мог вспомнить, где находится. Он даже не был уверен, стоит ли доверять туманному предостережению собственного мозга. Что в этом такого уж плохого — открыть глаза? Все это постоянно проделывают, и ничего плохого с ними не случается.
Ответ пришел с головокружительной скоростью. «Ты почти вовремя», — раздался слева чей-то голос. Язвительность, которая в нем слышалась, была ему знакома, но она как-то не вписывалась в то, что с ним произошло, и от чего у него оставались довольно путаные впечатления.
Тони перекатил голову набок. Это движение пробудило боль. Казалось, заныло все тело. Он застонал и открыл глаза. Тут он и вспомнил, почему лучше было оставить их закрытыми.
— Если уж я здесь, ты мог бы, по крайней мере, как вежливый человек, поддержать разговор.
Она поджала губы. Закрыла ноутбук, опустила его на стол и положила ногу на ногу. Никогда она не любила свои ноги, рассеянно подумал Тони.
— Извини, — хрипло произнес он. — Видно, это из-за лекарств.
Он потянулся к стакану с водой, стоявшему на передвижном столике, но вода оказалась вне пределов досягаемости. Она не шелохнулась. Он сделал попытку принять сидячее положение, как идиот вдруг забыв, почему он валяется на больничной койке. Левая нога, отягощенная мощной хирургической шиной, пошевельнулась совсем чуть-чуть, однако произвела такой взрыв боли, от которого у него перехватило дыхание. Вместе с болью явилось и воспоминание. Вот Ллойд Аллен кидается на него, бормоча что-то невразумительное. Блик на голубой стали. Мгновение парализующей боли, а дальше — ничего. С тех пор — лишь проблески сознания. Что-то говорят врачи, говорят медсестры, бормочет телевизор. А тут еще и она, раздраженная и нетерпеливая.
— Воды, — выдавил он.
Она испустила вздох оскорбленный женщины, на которую взваливают непосильную работу, и подняла стакан, приложив трубочку к его пересохшим губам. Он стал мелкими глотками сосать жидкость, наслаждаясь самим этим ощущением — когда рот вновь наполняется влагой. Пососать, подержать во рту, проглотить. Он повторял этот процесс, пока не выпил полстакана, а потом снова уронил голову на подушку.
— Тебе не обязательно тут быть, — проговорил он. — Мне отлично.
Она фыркнула:
— Ты же не думаешь, что я явилась сюда добровольно? «Брэдфилд кросс» — в моей базе.
То, что она по-прежнему пытается его унизить, было неудивительно, однако его это все равно мучило.
— Значит, все только для видимости, да? — произнес он, не в состоянии скрыть горечь.
— А как же, когда на карту поставлен мой доход и моя репутация? — Она хмуро глянула на него. Глаза, так похожие на его собственные, оценивающе сощурились. — И не прикидывайся, будто ты меня не одобряешь, Тони. Держу пари, никто из твоих коллег даже не догадывается, что происходит в твоем грязном умишке.
— У меня был хороший учитель.
Он отвернулся, притворяясь, что смотрит по телевизору утреннее шоу.
— Ну ладно, нам незачем долго беседовать. У меня много работы, и я уверена, что мы сумеем через кого-то передать тебе сюда какое-нибудь чтение. Я буду сюда заглядывать еще день-другой, пока тебя не поставят на ноги. А потом перестану тебе мешать.
Он услышал, как она шевельнулась в кресле и начала постукивать по клавиатуре.
— Как ты узнала? — спросил он.
— Очевидно, я записана в твое личное дело как ближайший родственник. Либо ты уже двадцать лет не вносил в него изменений, либо ты по-прежнему такой, каким был всегда. А одна умненькая старшая медсестра узнала меня, едва я вошла. Так что я вынуждена торчать тут столько, сколько требуют приличия.
— Кто бы мог подумать, что ты как-то связана с Брэдфилдом.
— Надеялся, что ты тут в безопасности, а? В отличие от тебя, Тони, я — олицетворенная история успеха. У меня связи по всей стране. Мой бизнес процветает. — От этого хвастовства лицо у нее ненадолго смягчилось.
— Тебе правда не обязательно тут быть, — повторил он. — Скажу им — я тебя отослал.
Он говорил быстро, язык у него слегка заплетался, слова путались: он пытался сэкономить усилия на их произнесение.
— И почему, интересно, я должна поверить, что ты сообщишь обо мне правду? Нет уж, благодарю. Я исполняю свой долг.
Тони уставился в стену. «Я исполняю свой долг». Существует ли в английском языке более тоскливая фраза?
Деревянной палочкой-мешалкой Элинор Блессинг добавила взбитые сливки в чашку с мокко. До «Старбакса» было всего две минуты ходьбы от задних дверей «Брэдфилд кросс», и ей подумалось, что подошвы младших врачей, накачивающихся кофеином, чтобы побороть сон, уже протоптали борозду в тротуаре. Но сегодня утром она пыталась не столько поддерживать в себе бодрость, сколько просто держаться кое от чего подальше.
Серые глаза ее смотрели куда-то в пространство. В голове теснились мысли. Она старалась понять, что ей делать. Она уже достаточно долго пробыла стажером у Томаса Денби, чтобы составить о нем вполне четкое представление. По-видимому, это лучший диагност из всех, с кем ей доводилось работать, к тому же выдающийся клиницист. В отличие от многих консультантов, которых она повидала в своей жизни, он уважительно обращался с младшими врачами и студентами. Он поощрял их активность во время обходов. Задавая студентам вопросы, на правильные ответы он реагировал благодарно, а на неверные — разочарованно, и это разочарование куда сильнее подкрепляло их желание учиться, чем сарказм других врачей.
Однако, подобно хорошему адвокату, Денби обычно предлагал лишь такие вопросы, на которые он и без того знал ответ. Будет ли он столь же благожелателен, если кто-то из его подчиненных распутает проблему, которую он не сумел решить сам? Скажет ли он спасибо человеку, который выдвинет предположение, которого сам он не рассматривал? Особенно если окажется, что предположение справедливо?
Пожалуй, его это все равно обрадует, и неважно, кто выдвинул гипотезу. Потому что диагноз — первый шаг на пути к тому, чтобы помочь пациенту. Разумеется, кроме тех случаев, когда это диагноз безнадежный. «Бесперспективно, неоперабельно, неизлечимо». Никто не хочет такого диагноза.
Особенно когда твой пациент — Робби Бишоп.
Кэрол подумала: когда настолько хорошо знаешь все закоулки больницы, в этом есть что-то угнетающее. По служебным надобностям ей в свое время приходилось частенько бывать в разных отделениях «Брэдфилд кросс». Но тут есть одно преимущество: знаешь, на какую из стоянок, забитых машинами, лучше всего поставить свою.