В записке содержалась также просьба, о которой еще ранее ему намекал Глебов. Если Анохину удастся вырваться на свободу, он должен при первой возможности отправить по интернет-почте – «мэйл» тоже прописан – краткое сообщение для немцев и его семьи…
Глебов предупреждал, что выдернуть их, литерных зэков, из этого особого лагпункта, могут уже в ближайшие часы. Заканчивалось же послание пожеланием удачи…
Убедившись, что адрес электронной почты надежно отложился в его памяти, Анохин превратил маляву в катышек и безбоязненно спустил вместе с водой в толчок.
Немногое ему смог сообщить Глебов… Не все из происходящего здесь, наверное, он сам понимает до конца. Опять же, в крохотной маляве, рискуя засветиться перед местной охраной, многого не сообщишь. Ну что ж, Игорь Глебов… И на том, как говорится, спасибо.
Анохин принялся привычно мерить камеру шагами. Дед Федор относился совершенно спокойно к этому его мерному, смахивающему на ход маятника брожению туда-сюда по их двухместной камере. В промежутках между приемами пищи, прогулками трусцой и визитами в больничку он либо сидел на краю нижней шконки, подперев кулаком подбородок, либо ложился сверху на одеяло, уставившись куда-то своим еще зорким, но каким-то растерянным, а порой и рассеянным взглядом и продолжая думать свои нелегкие думы.
В принципе Анохин хорошо представлял, о чем сейчас так напряженно и мучительно размышляет дед Федор.
Где-то уже на третьи сутки их совместной отсидки ему все ж удалось разговорить сокамерника, вызвав того после вечерней прогулки на откровенность. И вот что поведал ему сосед по нарам – в два приема, поскольку на следующий день он дополнил свой рассказ – дважды судимый Федор Уваров, из местных, проживший всю свою почти шестидесятилетнюю жизнь в Кировской области…
Первый свой срок Уваров огреб, когда ему уже исполнился полтинник. «Пятак» он схлопотал, по собственному признанию, из-за «глупой упертости», а уж потом по причине злого оговора. Когда Анохин вник в эту историю, то сделал вывод, что мужика вообще ни за что отправили на нары. Федор в ту пору работал егерем в большом заповедном хозяйстве «Вятские увалы», от северных кордонов которого, кстати, до владений ИТК номер 9 по прямой будет не более шестидесяти километров. Как-то он прихватил за браконьерским занятием двух мужиков, которые успели порешить не только хрюшку, но не пожалели даже ее полосатых детенышей-кабанчиков. Мужики не только не испугались, но и принялись качать права, намекая, что у них, дескать, «все схвачено». Один даже попытался схватиться за ружье, но Федор, пальнув для острастки из своей «сайги», сразу показал, что он не намерен ни шутить, ни вступать в переговоры с браконьерами.
В центральную усадьбу заповедника он привез эту лихую парочку в их же «газели», прихватив в качестве улики свежую убоину… Вот с этого момента все и пошло в его судьбе наперекосяк. Браконьеры, о чем он не знал, оказались «шишками»; один из них даже работал в обладминистрации. Хипиш поднялся тот еще… Уваров, конечно, не первый день жил на белом свете, понимал, что есть неприкасаемые, а еще друзья и близкие неприкасаемых. Ему бы дать задний ход, но он как-то сразу не сообразил…
Людишки эти, короче, оказались подлые и мстительные: едва успев отмазаться по самому факту задержания, они обвинили егеря в «превышении». И еще в том, что тот при задержании экспроприировал бумажник одного из них вместе с хранящейся там рублевой наличностью…
Бумажник тот действительно был обнаружен в шкафчике, где Уваров хранил свои вещички. Районный оперуполномоченный в присутствии пары понятых все это дело зафиксировал в протоколе… Ну и пошли скрипеть судейские перья.
Чалился, кстати, Федор Уваров в ИТК-9, в Первом отряде, на облегченном строгом режиме; работал на пилораме в промзоне и откинулся на волю лишь после того, как по полной программе отбыл накрученный ему пятилетний срок.
После отсидки Федор вернулся в свою деревеньку, где его дожидалась жена, оставленная на их крестьянском хозяйстве. Вместе с ними проживала также семья старшего сына, который тоже служил егерем в заповеднике. А вот младшая дочка, выучившаяся на учительницу начальных классов, перебралась в облцентр и там обзавелась мужем и двумя детьми.
Какое-то время Федор тихо трудился на дому, выбираясь, впрочем, частенько на охоту. А тут, зимой, менее полугода назад, захворал зять: врачи сказали, что нужна операция на сердце и будет лучше, если его отвезти сразу в столицу, где работают, понятное дело, более ловкие и умелые врачи. Но есть два варианта, которые чиновник облздрава обозначил перед напросившейся к нему на прием младшей дочерью Уварова. Первый: разыскать где-то несколько тысяч баксов… ну или столько там по курсу рублей, чтобы заплатить за операцию в столичном кардиологическом центре. Второй: получить направление от облздрава по квоте на бесплатную операцию (уплатив, как прозрачно намекнул чиновник, «премию» лично ему на карман).
Но зять и дочь были людьми скромными и жили на зарплату, которую и без того часто задерживают. Откуда у них такие деньжищи, пусть даже взятка чиновнику будет на порядок меньше, чем полная стоимость операции в Москве?.
Узнав об этой беде, к делу неожиданно – и по собственной инициативе – подключился Федор Уваров, спешно прибывший из своей деревеньки в облцентр.
Да не с пустыми руками, а с «рыжьем», которое он извлек по такому случаю из своей заначки (откуда взялось это золотишко и сколько всего его было, о том Федор умолчал, а Анохин не стал расспрашивать). Ну и нет, чтобы сначала посоветоваться с умными, знающими людьми, так сам поперся к «барыге», с которым еще года четыре назад чалился в «девятке». Ну а тот – вот гад! – являясь, очевидно, сексотом, вместо честного покупателя на «рыжье» подвел к нему опера из областного УВД.
Сначала Уварова крепко допрашивали, но он, как понял Анохин, так и не раскололся, откуда у него взялось золото. Обыскали его дом и, кажется, всю деревушку, но больше ни грамма золотишка и иных ценностей не нашли…
Поскольку он уже имел за плечами срок, то особо теперь с ним не церемонились. Осудили даже не по «сто девяносто первой», как обычно бывает в таких случаях, а по более экзотической для судопроизводства соседней «СТ. 192», отгрузив Уварову по приговору облсуда максимальный пятилетний срок.
Находившись по тесной камере досыта, Анохин присел на шконку рядом с сокамерником, пребывавшем в излюбленной роденовской позе.
Он даже не знал, что ему думать: к добру ли окажутся те перемены, которые он, Анохин, пусть во многом случайно, вызвал в судьбе Федора Уварова… О себе Сергей кое-что тоже рассказал, но в основном то, что касалось службы и его собственного опыта участия в двух чеченских войнах. Уголовного дела своего, целиком сфальсифицированного, равно как и обстоятельств гибели жены, он пока не касался, да и не собирался о таком рассказывать впредь… Разве что самый мизер, то, что касается бутырской отсидки. И о планах, которые он втайне строил про себя, настраиваясь на побег, он тоже пока ничего соседу не говорил – всему свое место и время. Хотя бывший егерь Уваров, если судьба даст им шанс, может оказаться небесполезным для его затеи человеком.