Она не первый день жила на свете, много читала, кое-что видела своими глазами, поэтому, даже не зная всех деталей и конечного замысла этих негодяев, что сейчас удерживают ее в неволе, она в целом понимала, что означает весь этот окружающий ее антураж.
Юля уже тысячу раз с горечью подумала о том, что сама подставилась под удар. Но даже сейчас она не до конца понимала, как такое могло произойти. «Неужели Миша прав, — думала она, — когда утверждает, что в наше время нельзя доверять никому, кроме самых-самых-самых близких людей?..»
Этот дед был первым, кого она увидела, когда очнулась в этом узилище. У нее после наркоза еще все плавало перед глазами, но она все равно напугалась так сильно, что у нее еще долго после его ухода тряслись поджилки и лязгали зубы… Да, она уже не раз пыталась с ним заговорить. А что толку? Он или не понимает по-русски, или вообще глухой… А может, ему такие инструкции дали, чтобы он не смел разговаривать со своей подопечной.
Старик появляется здесь два раза в сутки — хотя само понятие «сутки» для нее сейчас очень условно, — и Юля постановила для себя считать первое его появление «утром», а второе — «вечером».
Сейчас по ее внутреннему распорядку как раз и был «вечер».
Старик, наверное, все же был не совсем глухой, услышав-таки ее угрозу касательно «сухой голодовки». Потому что спустя короткое время в камеру к ней пожаловали какие-то двое людей, чье присутствие поблизости она ощущала все это время и кто, кажется, уже посещал ее здесь, когда она, одурманенная каким-то зельем, долго не могла прийти в себя.
У этих двоих была отнюдь не шаркающая походка и довольно молодые голоса.
В лицо ей впился ядовито-желтый луч мощного фонаря.
Юля, громыхнув цепочкой, повернулась на бок, лицом к ним.
— Почему меня здесь держат? — спросила она, не надеясь, впрочем, на ответ. — Может, кто-то объяснит мне, что происходит?!
— Заткнись! — прозвучал другой голос, принадлежащий, судя по всему, мужчине лет тридцати. — Слушай сюда! Надо есть! Надо пить! Иначе будет плохо.
— Да и так хуже некуда, — пробормотала Юля. — За что вы со мной… вот так?!
— Ты будешь есть, курва?
— Нет, не буду…
Она вся сжалась в нервный комок, подозревая, что ее сейчас начнут бить…
— Ну и подыхай тогда!..
— Подождите… минуту, — быстро произнесла Юля, запаниковав. — Верните мне, пожалуйста, мой рюкзачок! Еще принесите свечку… фонарь… или какую-нибудь керосиновую лампу… Тогда… наверное… я не буду устраивать голодовок.
— Курва! — сказал грубый голос. — Много хочешь…
— Может, и принесем, — сказал другой. — Надо кушать! Иначе будем наказывать!
Хотя эти двое говорили короткими рублеными фразами, ей показалось, что по-русски они говорят с акцентом.
— Мясного и молочного мне не носите, — сказала Юля. — Этого я есть не буду, хоть режьте меня. Хлеб, овощи, фрукты… Но сначала верните мне вещи! И какое-нибудь освещение устройте… Я не могу долго находиться в кромешной темноте! Я тут с вами просто с ума сойду!!!
Она едва удержалась, чтобы не впасть в форменную истерику.
— Здесь тебе не базар, чтобы торговаться, и не магазин с кошерной пищей…
Сказав это, они убрались из камеры.
Утром следующего дня Стас отвез свою кошку Гертруду Францевну одной знакомой, попросив подержать ее у себя ближайшие двое или трое суток. Надо сказать, что животина эта редкой породы тайский бобтейл будет поумнее некоторых людей. Когда приставы у него на квартире описывали мебель, Стасу пришлось закрыть Гертруду Францевну в кладовке — иначе она выцарапала бы кому-нибудь из них глаза, — но и сидя там, взаперти, она шипела и подвывала, как какой-нибудь кугуар…
В половине девятого он позвонил Семеновой, чтобы выяснить, как у нее обстоят дела и какие на сегодня имеются планы. Та сказала, что до обеда «соколы» могут заниматься своими делами, а там будет видно. У Стаса еще вчера, когда они поздно вечером вернулись в Вильнюс, возникло ощущение, что что-то случилось (инцидент на хуторе, понятно, не в счет). Но сам он расспрашивать Семенову не стал, поскольку, во-первых, не любил лезть в чужие дела, а во-вторых, ему сейчас платят деньги не за то, чтобы он попусту болтал языком.
В девять он приехал в офис. Слон и Мышка уже были на месте. Ирма купила два новых телефонных аппарата и подсоединила их взамен тех, что забрали приставы. Слон привез микроавтобусом с полдюжины стульев и новый офисный стол, так что их контора вновь приняла более или менее цивилизованный вид.
Пока Ирма варила кофе, Стас углубился в чтение «досье», которое Мышка по его просьбе составила на владельцев компании «Росфармаком» (у себя дома на компьютере она скачала из Интернета «избранное» на эту тему, а также распечатала некоторые материалы, взятые непосредственно с сайта этого российского фармацевтического гиганта).
По оценкам финансовых аналитиков российских СМИ, личное состояние Аркадия Гуревича составляет от девятисот миллионов долларов США до миллиарда с небольшим хвостиком. Сын Михаил, если можно только доверять этим данным, примерно в два раза беднее своего отца и основателя компании, но, с другой стороны, пятьсот миллионов баксов — это тоже кругленькая сумма…
В одной из газетных заметок нашлось упоминание о том, что Михаил Гуревич женат на родной сестре одного из известнейших российских нефтяных олигархов. Стасу в этой связи вспомнился один забавный анекдот, тот самый, где говорится про объявление в газете: «Бедный несчастный еврей ищет бедную несчастную еврейку для создания богатой и счастливой семьи»…
Он начал знакомиться с перечнем фирм и предприятий, которые предположительно входят в фармацевтическую империю Гуревичей, но от этого занятия его оторвал оживший вдруг телефонный аппарат.
— Стас, это вас, — держа трубку чуть на отлете, сказала Ирма. — Говорят, из Департамента госбезопасности.
Стас подошел к телефону.
— Нестеров у аппарата.
— Стас, это один старый знакомый тебя беспокоит, — послышался в трубке голос старшего инспектора ДГБ Монкайтиса. — Вы как там с Мажонасом, скрипите еще потихоньку?
— Не дождетесь, — усмехнулся в трубку Нестеров. — Вопреки всему наша фирма процветает. Скоро заработаем первый «лимон». А там, глядишь, и в миллиардеры со Слоном подадимся…
— А я слышал, Стас, что твою лавочку вот-вот закроют.
— Человеку, работающему в таком ведомстве, негоже питаться дешевыми слухами… Феликс, у тебя есть ко мне какое-то дело? Или ты заскучал на казенной службе и решил потрепаться по телефону с кем-нибудь из знакомых?
— Да, — сказал Монкайтис. — То есть у меня к тебе разговор. Надо встретиться, кое-что обсудить.
— Когда?