Поэтому они предпочли остаться друзьями.
Все это промелькнуло у Бена в голове, когда он, войдя в просторный кабинет, увидел, как она идет ему навстречу. Как давно это было! Привычно обнимая ее, он почувствовал, как она поднимается на цыпочки, ощутил высокую маленькую грудь, тонкие кости спины и плеч. В нем всколыхнулось желание, а она подняла взгляд, медленно и проказливо улыбаясь, блестя глазами. Она думала о том же, о чем думал он. И тут же отстранилась, улыбка погасла. Она вздохнула:
– Ну и день, ну и день!
Тереза провела его по ковру с алым узором к своему длинному столу, за которым сидела спиной к пуленепробиваемым стеклам и левым боком к большому камину. Грязноватые пятна, немного выделявшиеся на орнаменте ковра, остались от собак Боба Кеннеди, сопровождавших его на работу, по субботам вместе с детьми, и иной раз не имевших возможности прогуляться, когда им приспичит. Разглядывая камин, он представлял себе те пикники, которые Бобби устраивал для семьи на выходных. Они жарили гамбургеры на огне, и запах разносился по коридорам. Давным-давно… это уже история. Те игроки давно сошли с первых страниц.
– Я стараюсь как-то пережить смерть Дрю, – сказала она. – Мне надо было с тобой увидеться, есть вещи… кое-что, о чем нам надо поговорить. Как принял это президент?
– Ну, ему сейчас есть о чем беспокоиться.
– Это ты мне говоришь!.. Ты и не представляешь, сколько у него причин для беспокойства.
– А ты о чем?
– Бен, эта кампания… Если я выгорела дотла, подумай, каково президенту. И моя работа в Лэнгли… это просто зверство.
Она провела его в комнатушку за большим кабинетом. При администрации Клинтона ее занимала Джанет Рено, и Тереза в ней почти ничего не меняла, только превратила в некое подобие читальни. Здесь остался тот же кремовый ковер, который приходилось мыть с шампунем каждые две недели. Только фотографии, оставшиеся от Рено – большей частью она с друзьями за городом или с матерью во Флориде, – сменились, разумеется, такими же семейными фото, изображавшими жизнь Терезы. На одном снимке он рядом с ней увидел себя, стоящим у борта кораблика. Они тогда отправились в ночной круиз вокруг Манхэттена. Оба улыбались, он обнимал ее на фоне огней ночного города.
Тереза провела его в следующее, совсем маленькое помещение с черной кожаной мебелью, телевизором, холодильником и маленьким баром. Приготовила на двоих водку с тоником. От джина у нее болела голова.
– Это я нашел тело.
Она вздрогнула, подняла взгляд.
– Ты? Я думала, вертолетчик или слуга…
– Нет, я побывал там раньше.
– Когда?
– Около полуночи.
– Зачем? – Она, как видно, не верила своим ушам. Следующий вопрос вырвался сам собой: – А президент знает?
– Я позвонил ему, когда нашел тело. Он велел мне убираться оттуда нафиг и никому не говорить. Велел ехать сюда. Вот я и приехал.
На ее лице по ходу рассказа отражались изумление, печаль, боль. Она задавала все те же вопросы, отыскивая причины, обрушилась на Найлса и кампанию сплетен, выплеснутых на президента. Она сидела, откинувшись в кожаном кресле, закинув ногу на ногу, расстегнув матросский пиджачок. На нем были большие золотые пуговицы с гербами, галуны на рукавах, жесткий флотский воротник. Она слишком давно была в деле, слишком много повидала, чтобы дать прорваться печали за Дрю. Она уже двигалась дальше, оставив личные чувства позади.
– Хотела бы я снова поговорить с Дрю, – сказала она. – До меня с разных сторон доходило, что республиканцы подумывают о расследовании смутных слухов, связывающих Белый дом и Дрю с некими туманными непристойностями. Всегда хватало таких, кто хотел бы выявить средства, которыми «Баскомб, Лафкин и Саммерхэйз» – да-да, я не шучу – влияют на политику и на своих клиентов. Разумеется, «ради блага страны». Например, лидер парламентского меньшинства Арч Лейден вроде бы намерен нанести мне светский визит, поболтать – ты бы его слышал, этот высокий ломкий голосок: «Существуют ли реальные основания для всех этих слухов? Не сидим ли мы на пороховой бочке?» Он собирается просить о назначении особого прокурора от министерства юстиции. Так или иначе, я обсуждала с Дрю ход кампании дней десять назад, и он сказал тогда, что надо начать разрабатывать защиту администрации, но сперва, подчеркнул он, необходимо выяснить, откуда исходит угроза. Президент – как мишень в тире, силуэт на фоне нарисованной луны, – так он сказал. Мы собирались вскоре еще побеседовать. – Она осеклась, глотая подступившие вдруг слезы. – Потом мы еще говорили, неделю спустя, дня три-четыре назад. Я готовилась к разговору по существу наших проблем. Но он, неожиданно для меня, уклонялся от всякой конкретики: так настаивал, что нам нужно поговорить, а отделался общими словами и намеками. Мне тогда подумалось, что он мог переговорить с кем-то, кому доверял больше, и решил придержать то, что собирался сказать мне. В общем, он сказал, что вся кампания против Боннера, это… ловкость рук, так он выразился. Вот оно есть, а вот его уже нет. Я буквально запомнила его слова: «Мы все рискуем, все до одного. Мы держимся на тающей льдине. Никогда ничего подобного не видел», – так и сказал, а он всякого навидался на миллион лет. Никогда ничего подобного не видел…
– Подобного чему? Что такого он увидел?
– На этом он остановился, – сказала Тереза. – Только добавил еще, перед тем как повесить трубку: «Не воображай, что ты в безопасности, не считай себя неуязвимой, Тесса, потому что это не так. Ты висишь на том же волоске, что все мы – проблемы очень серьезные». Бен, он был в самой гуще событий, но никак не мог дойти до сути, будто суть была слишком велика, или слишком туманна, или слишком ужасна, чтобы ее коснуться. А сегодня, после того как я узнала, мне был звонок из Си-би-эс, просили комментариев. Я отделалась стандартной парой фраз, но первое, что мне пришло в голову: его убило то, от чего он меня предостерегал. А ты нашел тело и сбежал…
– Он и со мной хотел поговорить – насчет президента. Он сказал, Чарли здорово вляпался, но он, Дрю, считает, что сумеет его вытянуть. Хотел бы я знать, о чем он говорил.
– Тебе туго придется, если кто-нибудь обнаружит…
– Ландесман мне уже все высказал по этому поводу.
– Он никак не может простить твоей дружбы с Чарли.
– Я не мог втягивать президента.
– Я бы сделала то же самое. И все-таки это сокрытие. Опасное положение. Но все ничего, если никто не узнает, что ты там был. Кому это известно?
– Президенту, Ларкспуру, Олли Ландесману, и, думаю, президент уже рассказал Макдермотту и Эллен Торн.
– И мне. Это шестеро. Многовато для сохранения тайны. – Она заметила, что он даже не пригубил свой бокал, и подбросила туда новый кубик льда.
– Во мне уже столько чая со льдом и джина с тоником, что хватит утопить линкор, – взмолился Дрискилл. Голова начинала гудеть.
– Если тебе от этого станет легче, я также виновна в сокрытии. Я – глава правоохранительных органов государства, а ради тебя нарушаю закон. Иной раз задумываешься, долго ли человек может пробыть на этой работе, продолжая спокойно смотреть на себя в зеркало по утрам. Черт… Это сокрытие. Верхушка правительства знает, что ты нашел тело Дрю и скрылся – из политических соображений. – Она вдруг ухмыльнулась. – Такая уж это штука, мой старший партнер. Политика.