Уорделл предупредил его, что Бенбоу рассчитывает на взаимовыгодный обмен информацией. Он не собирался просто выложить все начистоту; нет, если у него имеются важные сведения, то Дрискилл должен их заработать: пусть тоже приподнимет краешек палатки и даст полюбоваться представлением.
Когда Дрискилл довел перечень событий до настоящего момента, Бенбоу поблагодарил его.
– Думаю, все мы согласимся, что нет зрелища более жестокого, чем политика. Я всем сердцем сочувствую президенту и его жене. С другой стороны, никто не заставлял их подписываться на эту работу. Для меня непостижимо, как могут люди стремиться туда: в атмосферу бесконечной коррупции, подлости и моральной деградации. Тем не менее, каждый раз кто-нибудь да находится, не так ли? Теперь о главном… Я несколько раз беседовал с человеком Герба Уоррингера, каковой обратился ко мне с некой информацией, способной заинтересовать власти здесь, в Сентс-Ресте. Захотят ли представители закона сталкиваться с определенными силами в нашем штате, располагающими штатом квалифицированных юристов, представляется более чем сомнительным. Я их не виню. Они бы проиграли. В сущности, нам представляется, что использовать то, о чем вы услышите, могут только президент и его люди.
Ник Уорделл встал:
– Вот тут на меня не рассчитывайте, джентльмены. Знать ничего не желаю о личной жизни Герба. Не мое дело. Бен, когда вы закончите, загляните на игорную баржу и найдете меня в баре. Мы вам заказали номер в очень изысканном пансионе, сами вы его ни за что не разыщете. – Они услышали шаги по палубе, а потом легкий крен показал, что Уорделл сошел на берег.
– Готовы? – спросил Бенбоу.
– Давайте пригласим нашу таинственную гостью, – ответил Дрискилл.
Ему вдруг представилась Элизабет. Мысли о ней были сейчас не ко времени.
Бенбоу поднял телефонную трубку, тронул одну кнопку.
– Теперь вы можете войти. Здесь только Дрискилл и я.
На сердечного друга Герба Уоррингера стоило посмотреть. Почти шесть футов роста, короткие светлые волосы, туфли, мягкие брюки, рубашка поло, золотые часы, золотое кольцо и золотая серьга в ухе.
– Мистер Дрискилл? Как поживаете? Меня зовут Крис Моррисон.
– Итак, теперь вы сами видите, почему Уоррингер так упорно стремился скрыть свою любовь – и даже самое мое существование – от глаз общества. – Моррисон был худощавым мужчиной немного старше тридцати, с красивым, но манерным лицом. Он преподавал английский в маленьком либеральном колледже искусств в Висконсине.
– Я совсем не королева красоты, а Герб принадлежал к старому типу тайных гомосексуалов. Он знал, что современные люди спокойнее относятся к сексуальной ориентации, однако в деловом мире различие ощущается до сих пор, да и заботило его главным образом мнение людей его поколения. С этими людьми он вел дела всю жизнь и не стерпел бы, чтобы у него за спиной отпускали шуточки на сей счет. Меня это устраивало – да и отношения наши были в основном просто дружескими. Не совсем, но большей частью. Мы встречались в отдаленных местах, таких как Банф, или Сен-Барт, или в Европе. А если мы сталкивались в обществе, Герб никогда не выдавал себя – никто в здравом уме, глядя на Герба, и близко не заподозрил бы в нем гея. Так что мы хранили тайну… но он говорил, что только мне может спокойно довериться… А в последние несколько месяцев ноша стала для него непосильной. Я имею в виду не наши отношения, а все это дерьмо, связанное с Бобом Хэзлиттом, которое он много лет тащил на себе… и в конце концов выложил как-то на выходных в Эвансвилле. Почему в Эвансвилле? Думаю, потому что Дон Маттингли был лучшим игроком, какого мне приходилось видеть, и мы не раз обсуждали, как хорошо бы отправиться туда, пообедать в его ресторане и все такое. Так что место казалось вполне безопасным: просто двое мужчин, живущих в разных номерах мотеля, обсуждают деловые вопросы на фоне бейсбола. Тогда-то он и рассказал мне обо всем, что его терзало…
Дрискилл вставил:
– Я разделяю ваше мнение о великом Доне Маттингли. Продолжайте.
Больше часа Моррисон в мельчайших подробностях излагал причины озабоченности Герба Уоррингера: размах и мощь спутниковой системы слежения «Хартленд», возможность контролировать поток совершенно секретной информации и, в частности, ее доступность для самой «Хартленд», уровень подчинения разведслужб и сильнейшее влияние компании на курс внешней политики.
Он описывал невообразимое богатство предприятия. Он рассказывал о давней дружбе Хэзлитта и Уоррингера, о том, как Герб занял место в совете директоров, как изнутри наблюдал не столь заметный извне рост «Хартленд». Он рассказывал, как Уоррингеру стало известно, что спутниковая система «Хартленд» достигла уровня, при котором могла проникнуть в любую телефонную сеть на планете, так что все телефоны оказались под угрозой прослушивания, как через спутники с расстояния в двадцать три тысячи миль над Землей можно взломать любую компьютерную систему, использующую модем.
По словам Криса, Герб полагал, что Боб Хэзлитт начал отождествлять себя с Америкой. Он попытался поговорить с самим Хэзлиттом… и понял, что слишком далеко зашел, что в память о временах открытой и чистой дружбы, возможно, сам подписал свой смертный приговор. Крис рассказал, как Герб Уоррингер понял, что его жизнь и судьба оказались неразрывно связаны с предприятием, самый размах которого предполагал способность ко злу.
Когда он закончил, Дрискиллу захотелось встать и зааплодировать. Сдержанное и точное повествование создало в комнате атмосферу скрытого напряжения.
Лэд Бенбоу наконец оторвал взгляд от блестящей черной кожи своих ботинок и красных носков и взглянул на Дрискилла. Первые его слова поразили Бена:
– Я умираю с голоду. Давайте закажем что-нибудь китайское.
Дожидаясь, пока принесут заказ, Дрискилл описал им открытие Терезы Роуэн – она отчетливо поняла, что публикация бюджета разведки вызовет величайший скандал в истории республики. Сообщение Моррисона еще больше усложнило ситуацию. Если общественности станет известно, что «Хартленд» получил доступ ко всей информации спутников, предназначенной для правительства, и мог использовать ее по своему усмотрению для проведения собственной внешней политики и давления на государственные разведслужбы… ну, реакцию общества никто не взялся бы предсказать. Политический заряд этих сведений был эквивалентен заряду нейтронной бомбы. Расследование затянулось бы на годы.
Лэд Бенбоу заговорил:
– Значит, «Хартленд». Ящик Пандоры. Самый настоящий. У нас под носом, в Айове. – Кажется, все это представлялось ему по меньшей мере забавным.
– Думаю, генпрокурор права, – сказал Дрискилл. – Они не могут этого допустить, «Хартленд» не может позволить опубликовать бюджет. И не могла позволить Уоррингеру выступить со всеми этими обвинениями.
– К чему это вы? – Бенбоу играл с ершиком для прочистки трубки.
– Если они не сумеют свалить президента, им придется его убить. Может быть, они в любом случае убьют его, просто для надежности, и в качестве предупреждения всем, кому хватило бы безрассудства попытаться осуществить выдвинутый в январе план. – Дрискилл ощущал, как чуть покачивается баржа, у борта плескались волны. – Разве что кто-то сумеет добраться до «Хартленд»… лишить ее головы, мозга, власти…