— Это почему же?
— Потому что они меня не видели, и Алку тоже! А Валерка засветился!
— Засветился? Это что, уголовный жаргон?
— Ну, не знаю, только все так говорят…
— Да, язык сейчас так замусорен… Постой, Стеша, выходит, вы собираетесь выслеживать преступников вдвоем с Аллой?
— Нет, конечно, просто нам с Алкой удобнее…
— Но это же немыслимо!
— Почему? Очень даже мыслимо! Ой, да вы не думайте, Юлия Арсеньевна, я к вам все равно ходить буду!
— Стеша, я вовсе не об этом беспокоюсь. Я боюсь за тебя! Ты же еще совсем девочка… А тут преступники, с пистолетом…
— Вот вы, Юлия Арсеньевна, говорите, что этот Филя невиноватый… А между прочим, он обещал, что к Натке милиция приедет, сыщики там какие-то, а никто не приходил… Он думает, мы идиоты, а на самом деле все наоборот!
— Но как же вы намереваетесь искать картину?
— Я еще не знаю… Вот Натка с Валерой вернутся из больницы, и тогда мы все будем обсуждать!
— Стешенька, а мне можно будет присутствовать?
— Нет! — отрезала Степанида.
— Почему?
— Потому что вам нельзя волноваться!
— Но я в неведении еще больше буду волноваться!
— Юлия Арсеньевна! Так нечестно!
— Нечестно? Почему?
— Потому что… Они же меня со свету сживут, если узнают, что я вам проболталась…
— Но почему?
— Как вам сказать… Ну, мы обычно взрослым ничего не говорим. Или уже только потом, когда все кончится…
— Ты полагаешь, что тебя сочтут предательницей?
— Ага! Иудой!
— Боже ты мой! — рассмеялась Юлия Арсеньевна. — Ну и каша у тебя в голове. Ты хоть знаешь, кто такой Иуда?
— Предатель!
— А кого он предал?
— Кого? Не знаю, — призналась Степанида. — А кого?
— Иисуса Христа.
— Правда, что ль?
— Истинная правда. За тридцать сребреников.
— Это деньги такие?
— Да. Неужели ты ничего об этом не знаешь, Стеша?
— Почему? Знаю! Иисуса распяли на кресте. А потом он это… вознесся. А на Пасху воскрес. Вы на Пасху куличи печете?
— Раньше пекла…
— А мы с вами вместе в этом году испечем, ладно? Я буду тесто месить!
— Ты любишь куличи? — грустно улыбнулась Юлия Арсеньевна.
— Люблю. Чтобы тяжеленькие и немножко мокренькие внутри. А сухие не люблю. И еще обожаю яйца красить!
— Вон куда нас с тобой занесло, от предательства Иуды к куличам!
— А про это все в Библии написано, да?
— Да, в Новом Завете. Библия, Стешенька, делится на Ветхий Завет и Новый.
— А у вас есть Библия?
— Есть, конечно.
— А вы мне покажете?
— Ты никогда Библии не видела?
— Нет, не видела. А почитать дадите?
— Показать покажу, а почитать… Ты не поймешь, да и скучновато, боюсь, тебе будет. Я попробую у кого-нибудь из знакомых раздобыть Библию для детей, вот это действительно увлекательное чтение! Но знать все это просто необходимо мало-мальски образованному человеку. Даже если не веришь в бога.
— А вы? Вы верите?
— Знаешь, раньше не верила, а с годами начинаю верить, но не в старика на облаке, а в существование высшего разума… Впрочем, ты это поймешь сама с годами.
— Тетя Липа тоже не верит, — кивнула Степанида.
— Это не удивительно, нас так воспитывали. Помню, когда я школьницей была, у нас в классе учился мальчик, Славиком его звали, тихий, умненький мальчик, хорошо учился, и вдруг откуда-то стало известно, что его отец священник, так боже ты мой, что началось! Его задразнили, затравили буквально… Я сама по дурости дразнила его, это уж потом мне моя бабушка объяснила, что к чему…
— А что же с этим Славиком сталось?
— Перевели в другую школу… Дети ведь жестокие… А уж потом я случайно узнала, что Славик этот стал академиком. А большинство тех, кто его травил… Ах, к чему это я… Знаешь, Степушка, когда толпа или класс кого-то травит, это всегда ужасно! И ты помни… не надо к травле присоединяться!
— А если гада травят?
— Гада? Видишь ли, травля вообще страшная штука… Даже если травят, как ты выражаешься, гада… Он, может, и не гад вовсе, а так… мелкий гаденыш или просто человек, совершивший ошибку, а травля иной раз всю жизнь ему изуродовать может. А то и до самоубийства довести, не дай бог!
— Юлия Арсеньевна, вы вот говорите, что не верите, а сами все время про бога вспоминаете!
— Ну, это просто так говорят…
— Понимаю!
— Я тебя наставлениями не очень замучила? — улыбнулась Юлия Арсеньевна.
— Нет, что вы, мне с вами интересно. Со мной так никто еще не разговаривал… Ну все, вы, Юлия Арсеньевна, ступайте отдыхать, а я пока тут приберусь! А в магазин точно не надо?
— Точно!
Степанида взялась за уборку. Ей доставляло удовольствие наводить чистоту в этой уютной квартирке, и она чувствовала, что с каждым днем все больше привязывается к Юлии Арсеньевне… Ей было тепло в этом доме. Прибравшись, она решила погладить. Юлия Арсеньевна, правда, уверяла ее, что любит гладить, но горка белья на стиральной машине все росла. «Может, и любит она гладить, но ей же тяжело», — подумала Степанида и быстренько поставила гладильную доску и взялась за дело. Утюг был хороший, фирмы «Ровента», гладить им было приятно, а запах теплого свежевыглаженного белья действовал умиротворяюще на растревоженную Степанидину душу. «Как же так вышло с этой чертовой картинкой, — думала она. — И что теперь будет с Наткой? А с ее мамой?» Степанида не слишком верила в то, что они сумеют вернуть картинку. А уж как расстроится Наткин папа, ведь это его фамильная ценность, от предков досталась… А вдруг это вправду просто случайное стечение обстоятельств и Филиппок не виноват? Нет, виноват, конечно! Этот его звонок… Алка же ничего не слышала. Стоп! А ведь в квартире у Аськи сделали такой телефон, что нельзя по второму аппарату подслушать разговор. Аська еще зимой про это говорила. Вдруг и у Натки такой? А она от волнения и перепуга все забыла?
— Стешенька, да ты все перегладила! — раздался голос Юлии Арсеньевны. — Но зачем? Я и сама бы могла…
— Юлия Арсеньевна, тут уж много накопилось, а мне надо было что-то делать. И потом, когда гладишь, думать хорошо.
— Думать? Это верно, — улыбнулась Юлия Арсеньевна. — И о чем же ты думала?