– Ладно, отдыхай! Завтра я сам пойду. Совесть не позволяет отбирать у тебя все выходные.
Возражать он не стал, но во взгляде мне почудилось сожаление.
Я спустился по узкой лестнице к обитой железом подвальной двери и позвонил.
Открыла невысокая молодая женщина, осмотрела меня критически, спросила:
– Вам кого?
Я предъявил удостоверение.
– Минутку, – растерянно сказала она и попыталась скрыться за дверью, но я вставил ботинок в проем.
– Стоять! Тихо! Не рыпаться! И только пикни – оформлю как сопротивление милиции.
Я поразился, как легко она подчинилась и позволила войти. Взял за локоть.
– Ну, теперь пошли!
Вдоль стен большой комнаты горят свечи, освещая козлы, косые кресты, столбы с цепями. Свет играет на металле наручников и отражается в отполированных до блеска блоках, прикрепленных к потолку, и приспособлении на стене, похожем на лебедку. Через блоки перекинута веревка. Я вдруг совершенно четко осознал: дыба. У противоположной стены стоит массивная деревянная рама, зачем-то с железными кольцами по углам, и козлы с лежащим на нем толстым бревном. Через бревно перекинуты кнуты, плети и многохвостки и разложены кожаные браслеты с металлическими кольцами и ошейники с шипами.
По словам Сашки вчера здесь читали лекции о пользе стресса и биохимии боли. А потом учили работать плетью по манекену. Это надо же додуматься учить пороть! Да еще так основательно!
Сегодня обещали реальный экшен с упражнениями на боттоме, то есть человеке.
Статей, по которым их можно привлечь, найдется в избытке. Хотя бы «нанесение телесных повреждений». Но кто подавать будет? Нижний, скорее всего, скажет, что сам себя высек, как пресловутая унтер-офицерская вдова. Духовная практика, знаете ли, самобичевание называется. И ничего не попишешь.
На стенах между кнутами и кандалами действительно висят плакаты: «Зоны ударного воздействия», «Зоны бондажа», «Мышечная система», «Кровеносная система», «Нервная система». В зале, за столом и просто на стульях – человек двадцать. Они не замечают ни меня, ни девушку, которую я держу за локоть, потому что полностью поглощены зрелищем, происходящим возле дальней стены. Сцены, как таковой нет, но это пространство так и хочется назвать «сценой».
Там к столбу, за поднятые вверх руки привязана темноволосая девушка, та самая, что была с Кабошем в «Русском бистро» на Малой Дмитровке. Кажется, Джин. На ней черное кружевное белье, на ногах – туфли на шпильках. А в метре позади нее стоит Кабош, то бишь господин Лобов. Я впервые вижу его таким: в черной коже с головы до ног, кожаные штаны, кожаная куртка, тяжелые кожаные сапоги, на поясе – черный, свернутый в несколько раз кнут, в руке – плеть.
Он не обратил на меня внимания, слишком занят показательной поркой партнерши.
Плеть свистит, вибрирует, закручивается спиралью, восьмеркой или кольцом и бьет с чудовищной силой по телу привязанной девушки. По живому телу! Удар – стон! Удар – стон! Удар – стон! В первый момент у меня возникла мысль остановить это действо, но я увидел улыбку Кабоша, которая, казалось, означала не кайф садиста, а удовлетворенность проделанной работой, мол, все нормально, все идет по плану. И я убоялся показаться смешным.
Темп нарастает. Удары все чаще и сильнее. Я рядом, я слышу их дыхание. Вдох – выдох, одновременно, в такт! Я дышу вместе с ними. Сердце бешено колотится, и каждый удар, каждый стон отдается во мне обжигающей волной.
Девушка ушла в транс, и, по-моему, зрители вместе с нею.
– Сабспейс, – пояснил Кабош.
Наконец он нанес последний удар, и стона не последовало. Прокомментировал:
– Нет реакции. Полное обезболивание за счет выделения эндорфинов. Эффект стенки.
И начал отстегивать и ловить на руки Джин. Остальные освобождают для нее диван.
Я вышел покурить. Дрожат руки, и сигарету то и дело гасит влажный весенний ветер. Кабош остановился возле меня.
– Приветствую! – угрюмо сказал он. – Чем обязаны?
А я все не могу успокоиться, не могу собраться с мыслями, прийти в себя. Подобный заряд адреналина я получал только однажды, в уличной перестрелке.
– Амелин пусть завтра зайдет ко мне, – наконец проговорил я.
– Я передам. А в чем дело? Если не секрет, конечно.
– Дело закрываем.
Он довольно усмехнулся:
– Ну слава богу!
– Как девушка?
– Джин? В порядке. Сейчас будет кормить нас тортом под шампанское. Присоединяйтесь!
– Спасибо, некогда. Дела.
– Ну что ж! Приходите еще.
Мэтр Кабош смотрит на меня с улыбкой. Он все заметил и все понял. Я тоже все понял про себя: и почему я выбрал свою профессию, и почему так сюда стремился. Дело все равно закрывали – и в этом не было необходимости. И еще я совершенно четко осознал, что больше сюда не приду. Никогда! Потому что еще один такой экшен – и я пропал. Все полетит в тартарары: карьера, семья, работа. Потому что я приду и останусь. Потому что я их и я с ними. Можно не подсесть с первой дозы наркоты, но уж со второй – гарантированно.
– Посмотрим! – сказал я.
– Удачи!
Он повернулся и стал спускаться по лестнице. На спине черной куртки был выведен трискель.
Весна. Лазурное небо сквозь тонкие ветви берез. Мы постояли у могилы Жюстины, возле нового памятника, на открытие которого нас, конечно, никто не пригласил. Я здесь был практически сразу после освобождения, и нашел холмик, присыпанный снегом, и табличку с именем.
Теперь иначе: черный отполированный камень и фотография. Но все это кажется не имеющим никакого отношения к Жюстине, ее здесь нет, как и в той телесной оболочке, что лежит сейчас в земле, в полутора метрах под нами. Я подумал, что не на кладбище следует искать наших мертвецов.
Идем вдоль бесконечных железных оград от аллеи к аллее, пока наконец не находим лавочку в дальней части кладбища.
Я сел. Рядом со мной плюхнулась Марьянка, моя давняя Тематическая знакомая.
– Слушай, Маркиз… Ты извини, что я так прямо и здесь… Тебе нижний нужен?
– Нет.
– Я тебе совсем не нравлюсь?
– Нравишься. Не в этом дело.
– А в чем?
– Давай потом, а?
Кивнула, пожала плечами, отвернулась.
– Ладно, извини.
Встала, отошла в сторону.
– Подвинься.
Это мэтр. Я подвинулся. Кабош опустился рядом.
– Что делать собираешься?
– В монастырь уйду.
Он хмыкнул.
– Ты что, серьезно?