— Конечно. Потом имплантат пересадят новорожденному, и я вернусь.
— А как же ребенок? Значит, его личность будет уничтожена?
— Не мели чепухи! Конечно, нет. Личности накладываются и улучшают друг друга. Это не зверинец, это букет цветов. — Пастух встал и спрятал в кожаный футляр любимую флейту. — Пойдем, надо гнать коров домой.
Поль шел по дому. Вдоль коридора тянулись лаборатории, жилые помещения, комнаты сервентов. Двери, двери, двери. Он искал одну.
Года четыре назад, когда он был еще поплавскианином и жил в пещерах, ребята поймали одного дери. «Нам нужны новые люди, — говорил Учитель. — Иначе община погибнет. Нас слишком мало. Нас ждет вырождение». Тогда был изобретен прибор, выводящий из строя имплантаты. Они собрали его по частям из ворованных деталей и теперь могли освободить любого раба Иных.
Пленника притащили в пещеру подальше от дома общины, чтобы Иные не выследили. Положили на землю лицом вниз. Учитель взял прибор и поднес к его затылку. «Что вы делаете? — кричал дери. — Только не трогайте имплантат! Ради бога! Только не имплантат!» Его держали с двух сторон двое Учеников Свободы. Но он каким-то чудом освободил руки и сложил их замком на затылке. «Только не имплантат! Помилуйте! Вы ничего не понимаете!» «Свяжите ему руки, — спокойно сказал Учитель. — Не бойся, ты просто станешь свободным». Его послушались. Раб Иных был связан, прибор поднесен к его затылку и включен. Дело было сделано. Пленник как-то сразу прекратил сопротивление и обмяк. Нет, он был жив, но с тех пор стал равнодушен ко всему. Его таскали на Службы, заставляли слушать Священный Диск, даже попытались женить. Он подчинялся, как автомат, даже не упрекал. Учитель все спрашивал: «Что с тобою?». — «Что со мною? Вы меня убили. Что вы хотите от мертвеца?» Потом его нашли на дне ущелья, и птицы уже выклевывали ему глаза.
Да, они тогда ничего не понимали. Они лишали его всех прошлых жизней и всех будущих и при этом считали, что творят благо. И Поль подумал, что если бы сейчас кто-нибудь попытался уничтожить его имплантат, у него была бы такая же реакция. Кто это подумал, Виктор или Поль? Поль счел себя мертвецом, став дери. «Что вы хотите от мертвеца?» Как симметрично! И что было бы с Полем, если бы в имплантате не жил двухсотлетний Виктор, который твердо знал, что быть дери очень хорошо?
Поль остановился перед дверью, в общем, ничем не отличающейся от других. Только маленькая металлическая спираль вместо номера или надписи. Это была та самая дверь. Спираль — символ смерти и возрождения. Он помнил. Он попробовал открыть. Заперто.
«Поль, я слышал, что ты прекратил работу, — услышал он мысль хозяина. — Зайди в лабораторию».
Христиан сидел у стола с лабораторным оборудованием. Сервент не знал назначения половины этих приборов. Для него здесь только компьютер, управляющий химическими процессами, ионными микроскопами и сверхточными манипуляторами. Компьютер для дери, с монитором. Высшему не нужны все эти «костыли». Но Высших мало.
«Садись, Поль, поговорим».
Сервент взял стул. Сел напротив. Он был благодарен господину за то, что тот не заставляет сидеть на подушках у ног.
«Это деловой разговор, — заметил Высший, поймав его мысль. — Да и против воли не заставлю».
И Поль почувствовал легкое прикосновение сканирования.
В первый раз это было жутко. Когда сканировали Иные еще до установки имплантата. Боль, тошнота и кровь из носа. Чего и следовало ожидать. В общине о сканировании рассказывали еще не такие ужасы.
Когда впервые сканировал Христиан, Поль весь внутренне сжался, ожидая той же реакции. Но ничего. Скорее похоже на удовольствие от послушания. «Имплантат полностью снимает этот синдром, — заметил Высший. — Не бойся».
И теперь все было очень спокойно и без неприятных ощущений.
«Что теперь будет?» — спросил Поль, когда господин закончил.
«А что, что-то должно быть?»
Поль пожал плечами.
«Я ослушался».
«При современной технике имплантирования наказания бессмысленны. Программу я тоже не буду корректировать. Там нечего корректировать. У тебя все в порядке. Естественная реакция на информацию, переворачивающую базовые представления. Ничего страшного. Завтра день отработаешь».
Поль кивнул.
«О своих смертях ты вспомнишь. Теперь уже можно. Вспоминай. Ты ведь уже нашел дверь…»
Воспоминание… Яркое, как осенний закат. «Воспоминания о смерти всегда очень яркие», — где-то на периферии сознания.
Он толкнул дверь со спиралью, и она открылась перед ним. Ярко освещенная комната, убранная цветами. Белыми, алыми, голубыми. Сладковатый приятный аромат. У стены высокая кушетка, покрытая клеенкой. Это неприятно поражает. Помесь оранжереи и медицинского кабинета. Хозяин стоит у окна, из которого льется этот свет. Такой яркий свет бывает только во сне. Наверное, утро.
«Очень хорошо, Виктор. Ты вовремя. Раздевайся».
Он снимает рубашку. Руки слегка дрожат.
«Что за мандраж, Виктор? Не в первый же раз!»
Он вспоминает предыдущий. Воспоминание в воспоминании. Движения становятся спокойнее.
«Ложись».
Кушетка слишком высокая, а он стар. Вдруг он четко осознает, что после его смерти ложе превратится в операционный стол. Имплантат извлекают здесь же. Поэтому клеенка, чтобы не пачкать кровью постель. Поэтому заставляют раздеваться — чтобы не портить имущество.
«Ну и что? — мысль господина. — Ты бы предпочел, чтобы имплантат не извлекали?»
«Нет!»
«То-то же».
Господин помогает забраться на кушетку и лечь.
«На живот?»
«Пока на спину. И расслабься».
Потолок прозрачен. Видно небо. Легкие утренние облака.
«Я очень доволен твоей службой, Виктор. И ты получишь награду. Дай руку».
Господин меняет что-то в программе имплантата. И сервента заливают волны удовольствия. Весь гормональный кайф за всю жизнь. Частички дозированного наслаждения, усиленные и соединенные вместе. Так продолжается долго, очень долго. Кажется, несколько часов. Наконец, наслаждение начинает спадать, ощущения притупляются.
«Теперь на живот, — приказывает Высший. — Аккуратненько. Я помогу. Вот так. Голову на руки».
Он чувствует на спине прохладную ладонь Христиана. И тут воспоминание прерывается. Все! Выключили риалвизор.
Он очнулся в лаборатории, открыл глаза. Христиан внимательно смотрел на него.
«Ну как? Сможешь завтра работать?»
«Смогу. Это было жутко и соблазнительно одновременно».
Высший улыбнулся.
«Теперь ты все знаешь».
Шло время. В общем-то, очень счастливое время. Работа в саду и в лаборатории, общение с Христианом, походы в лес. Поль вдруг осознал, что в этом рабстве он работает значительно меньше, чем в вольной общине, и живет свободнее. В общине поднимались в шесть утра и шли на молитву, потом работа на маленьком общинном поле или в лесу, тяжелая ручная работа. Вечером опять молитва. Ни часа свободного времени.