Он бился и кричал. Ему отрубили ногу по щиколотку.
Я повернулся к Дауду и тихо спросил:
— Это по шариату?
— Нет! Никогда такого не было! Мусульманские законы милосердны.
Я потом рассказал об этом Эммануилу. Он расхохотался.
— «Если кто-нибудь приведен к имаму по обвинению в воровстве и против него будут представлены доказательства в совершении им такового, причем стоимость украденного в виде вещей будет равна десяти дирхамам или же украдены просто десять дирхамов чеканной монетой, то пусть ему отрубят руку у сгиба, а если он вновь после этого украдет десять дихрамов или что-либо равноценное, то ему следует отрубить левую ногу». Относительно того места, в котором следует отрубить ногу, среди сподвижников Мухаммада существовали разногласия: одни говорили, что нога отрубается в суставе, а другие, что она отрубается в подъеме. «Так и ты придерживайся того из этих мнений, какого пожелаешь, ибо я уповаю, что в этом тебе предоставлена свобода действий», — Эммануил цитировал с каким-то даже упоением. — Это Абу Юсуф, — пояснил он. — Ученик основателя ханафитского мазхаба Абу Ханифы. Так что шариат, Пьетрос. Самый что ни на есть шариат.
— Основателя чего? — переспросил я.
— Мазхаба, Пьетрос, правовой школы.
Понятно, христианство — религия философская, и разделение идет по вопросу о том, например, обладал ли Христос человеческой природой или только божественной. Ислам — религия правовая и разделяется по вопросу о том, что, до какого места и в. каких случаях следует отрубать. Ну, кроме, конечно, основного вопроса всех религий — вопроса о власти.
— Одна женщина из племени курайш [109] украла одеяло из дома Мухаммада, и люди стали говорить, что он собирается отрубить ей руку. Они ужаснулись этому и стали просить за нее. Мухаммад отказал. «Клянусь тем, в чьих руках находится моя душа, если бы Фатима — дочь Мухаммада, содеяла нечто такое, что содеяла эта женщина, то Мухаммад, безусловно, отрубил бы ей руку». Это хадис [110] восходящий к Аише. Даже диких аравийских кочевников возмущала подобная жестокость.
— Зачем же им было дано такое откровение?
Эммануил тонко улыбнулся.
— Не я его давал. Ты знаешь.
Да, я знаю, но впервые Эммануил заявил об этом так откровенно. И вовремя. Все равно он мой Господь, даже если сын того лучшего из ангелов, что был сотворен первым и наделен всеми добродетелями, кроме одной — смирения. У меня ее тоже не было.
Но пока я сидел на стадионе, смотрел на кровь, стекающую по плахе, и вдыхал запах жженой плоти. Муриды притащили еще троих осужденных, двух мужчин и женщину в чадре. Привязали к столбам. Прочитали приговор. Шпионы. Я понял, что будут расстреливать.
Один из муридов поднял автомат. Я заметил, что у них не было палача — исполнением приговоров занимались все по очереди. Да, отправление правосудия — долг каждого мусульманина. «Джихад руки» [111] . Точнее, топора и автомата.
Раздался залп. Двое мужчин справа и слева от женщины осели сразу, а она подняла голову и выпрямилась, несмотря на дыры от пуль в чадре.
Муриды замерли пораженные. На миг. Потом дали ещё залп. И она расхохоталась.
— Джинния! — выкрикнул кто-то из зрителей.
— Джинния! — подхватил стадион.
— Мария, — тихо сказал я.
Но Марк услышал и выхватил пистолет. Ближайший к нам мурид упал как подкошенный. Из-под хирки Дауда возник короткий автомат (не иначе как израильского производства). Принц положил еще троих членов Муридана. Они просто не успели опомниться.
А потом стадион накрыло тенью.
Я посмотрел вверх. Над нами плыла Дварака.
Раздались крики и снова выстрелы. Стадион был окружен. Наверху, на последних рядах, стояли пуштуны, от муридов, в общем-то, ничем не отличавшиеся, но державшие их под прицелом. Я понял: племя.
Через пять минут все было кончено.
— Мы выполнили твой приказ, Дауд-хан!
Принц важно кивнул.
Дварака плыла в сторону Кандагара. И нам туда же.
Но сначала Дауд потащил нас в ханаку благодарить пира за помощь и покровительство.
Санаи подозрительно посмотрел на Марию.
— Говорят, она джинния?
— Джинны тоже принимали ислам, — вступился принц.
— Она служит Махди так же, как и мы, — поддержал Марк.
— Ну что ж, одна праведная женщина стоит ста грешных мужчин, — сказал пир и впустил нас.
Торопиться не стали. Решили переночевать в ханаке. После вечернего намаза собрались у меня.
Мария много курила.
— Как тебя угораздило? — спросил я.
— Да для этих любая одинокая женщина, как бельмо на глазу. К тому же я не мусульманка. Раскусили.
— А как ты сюда добралась?
— Автостопом.
— Что?
— Нормально. Наврала, что я вдова и еду на могилу мужа. Подвозили только так. Жалели. Один даже предложил стать его четвертой женой — по примеру пророка. Это у них такая благотворительность. Давка, я просила тебя найти мне работу. Где работа?
По-моему, «Давку» передернуло от обращения.
— Это не так-то просто. Муридан запретил женщинам работать в СМИ. Сейчас, конечно, ситуация изменилась…
— Ладно, хватит базарить, — вмешался Марк. — Мария, мы завтра выезжаем в Кандагар. Ты с нами?
— Хм, куда ж денешься… С вами.
Дорога в Кандагар была столь же безлесной и рыжей, как все здесь. Впечатление дополняло осеннее запустение. Зато ясно, небо чистое, только над горами маячат небольшие белые облачка.
По дороге Дауд пытался заручиться моей поддержкой перед лицом Эммануила.
— Ты попросишь за меня, брат? Мы же ее спасли.
Сомневаюсь, нуждалась ли Мария в спасении. Давка пожал мне руку двумя руками, при этом он смотрел мне прямо в глаза.
— Петр, сделай это ради меня.
Я кивнул. Забавно, что принц меня о чем-то просит.
Мы преодолели не менее полдороги до Кандагара, когда услышали позади отдаленный гул.
Я обернулся. Над дорогой поднимались столбы темного дыма.
— Дауд, что это?
— Смерчи?
Это было только предположение, принц не знал.