Утром я позволил себе отоспаться до двенадцати, а в два выполз на работу. Для кабинета я избрал Станцу Сигнатуры и сел на Эммануилово место под росписью «Спор о святом причастии» за его компьютер, факс и телефоны. Николь посадил в Станцу Гелиодора, где когда-то мы с Марком ждали исхода суда над «Союзом Связующих».
Справа от меня была фреска «Афинская школа». Длинноволосый Платон беседовал с коротко стриженным Аристотелем (эх, упрекал, упрекал первый второго за неподобающий обычай стричь волосы, присущий современной испорченной молодежи!), Сократ что-то объяснял паре красивых юношей, Вергилий диктовал Данте его поэму, а Диоген развалился на лестнице у их ног и плевал на всех и вся. Несмотря на некоторые детали, картина мне нравилась, так как давала иллюзию окончательной победы разума.
Слева сияла лазурными небесами фреска «Парнас». Жаль, что нет музы математики. Она бы мне подошла. Урания — не то. Астрономы такие же сумасшедшие, как поэты. Кому мне молиться, отчаявшись в помощи всех богов? Разве что Клио. Я не пишу истории, но я ее делаю. Хотя бы отчасти.
Первым моим указом было закрытие всех кинотеатров, театров и стадионов как источников инфекции. Большего я пока сделать не мог.
В середине мая в городе появились листовки примерно такого содержания: «Новый наместник Господа Эммануила ведет жизнь сибарита. Он привез с собой французского повара, французскую любовницу и коллекцию французских вин. Ему плевать на страдания народа. Люди умирают на улицах, его меры против эпидемии ни к чему не привели. Инфляция набирает обороты, цены растут, надвигается голод, скоро в городе не будет хлеба. Болотов, вон из Рима!» Под текстом имелась и карикатура. Мы с Николь, здорово изуродованные фантазией художника, сидели за накрытым столом с бутылкой шампанского и горой устриц. Стол же венчал собой пирамиду из трудов.
Листовка показалась мне не очень опасной, по причине ее бездарности, но неприятной. Первая ласточка. Две недели назад я лишил их зрелищ. Если действительно не будет хлеба — мое правительство должно пасть по всем законам истории. Я был далек от наивности той королевы, которая посоветовала народу есть пирожные, когда ей доложили, что у простых парижан не хватает хлеба. Я призадумался.
Автор листовки был неплохо осведомлен. Для исправления имиджа мне, наверное, следовало уволить повара, но куда он пойдет в чужой стране, без языка и связей? Я же его сюда затащил — значит, бросать не имею права. Николь вообще мало ест, поскольку заботится о фигуре, а с кем я сплю — это уж мое дело. И французских вин не коллекция, а всего-то двадцать бутылок, из которых пять по приезде я сразу поставил администрации, а остальные целы. Храню на крайний случай, если уж совсем будет невмоготу. Что же я могу поделать, если после двух месяцев в Париже, кроме французского, мне никакое другое вино в глотку не лезет?
В начале июня была многотысячная демонстрация под лозунгами: «Нет росту цен!» Мне оставалось только вздыхать и горько усмехаться. В Коране, по-моему, пророк Мухаммед запретил регулирование цен, поскольку «цены устанавливает Бог», чем проявил глубокое понимание законов экономики. Я не Бог, чтобы устанавливать цены. Даже если я распродам французское вино, не буду платить зарплату повару и Николь, а сам стану питаться акридами — это не исправит ситуации, поскольку капля в море.
Альтернативой росту цен будет либо дефицит, либо карточная система. О введении второй я всерьез призадумался.
Демонстранты вывалились на площадь Святого Петра, это было прекрасно видно с верхнего этажа дворца Сикста Пятого. Не разогнать ли? Удивительная мысль для такого либерала, как я? Ничего подобного! Многотысячная демонстрация во время чумы стоит всех кинотеатров, театров и стадионов вместе взятых. Самоубийцы!
Я проявил свою проклятую мягкотелость и решил не разгонять, надеясь, что люди, как правило, слова понимают. Вышел на балкон на Соборе, откуда обычно благословлял папа.
— Дамы и господа! Я прошу вас разойтись. Скопление народа сейчас может вызвать усиление эпидемии. Сегодняшняя демонстрация многим из вас будет стоить жизни. Поэтому как можно скорее покиньте площадь. Придя домой, немедленно начните прием антибиотиков из ряда стрептомицина и тетрациклина. При малейших признаках озноба вызывайте «Скорую». Мне известны ваши проблемы. Сегодня я отправил Господу Эммануилу просьбу о дополнительном финансировании. Но уже завтра на те средства, которые есть, будут организованы пункты раздачи бесплатных лекарств и необходимой еды. Будьте благоразумны, не поддавайтесь эмоциям, и мы благополучно минуем этот трудный период в нашей истории.
Народ еще постоял на площади часа два из чистого упрямства и наконец начал расходиться. Я тешил себя надеждой, что мои слова возымели действие.
Прошение Эммануилу я отправил вечером, так что почти их не обманул. Я не сделал этого раньше по причине очень малой вероятности успеха. Моего Господа и так рвали на части.
А утром было организовано пять пунктов раздачи лекарств и продуктов. Я сразу принял меры, чтобы не было давки. Пять пунктов — ерунда для трехмиллионного города, но на большее пока не было ни времени, ни средств. Интересно, сколько я продержусь на подобных полумерах?
Накануне мы с Николь распили бутылочку «Шабли», правильным образом, под рыбу. Надо было расслабиться. Я составлял свою «коллекцию», руководствуясь не степенью раскрученности той или иной марки, а исключительно собственным вкусом. «Шабли» можно купить в любом супермаркете, а мне нравится.
Когда я слегка опьянел, мне стукнуло в голову, что бороться со стрессом можно другим, более богоугодным способом. С того дня, когда я покинул Иерусалим, я ни разу не был в церкви и не подходил к причастию Третьего Завета. Синдром абстиненции — поэтому и пью.
— Слушай, Николь, ты давно была в церкви?
— Вчера. В Сан-Пауло.
— Тянет?
— Да, очень.
Я рассеянно разглядывал знак на ее руке, изящной ручке с длинными пальцами. Тут меня осенило. Для лучшей работы мозга иногда полезно убить несколько нервных клеток — возникают новые связи. Идиот! Что же я делаю!
— Николь, там было много народа?
— Да, полный храм.
— Идиотка! Чума!
— С этим трудно бороться. Причастие Эммануила — оно как наркотик.
— Знаю! Надо закрыть все церкви. Завтра же!
Ужин естественным образом закончился постелью. Последняя часть беседы была вполне способна отбить у меня желание, но вино — слишком сильный стимулятор — одержало верх.
Наутро, протрезвев, я снова задумался о закрытии церквей, но уже без прежнего энтузиазма. Как на это среагирует Эммануил? Я был уверен, что отрицательно.
Инкубационный период чумы составляет от одного до пяти дней, в исключительных случаях и для вакцинированных — восемь-десять. Прошла неделя.
Я позвонил Николь. Трубку взял незнакомый молодой человек.