В дальнейшем мой разум почти не принимал участия. Я словно растворился в золотом сиянии, заполнившем все вокруг, оно и диктовало мне мои действия, словно я был парусом, а оно ветром. Я понял смысл средневекового судебного поединка. Это был не такой уж абсурдный способ решения споров. Далеко не всегда побеждает самый искусный. Сейчас мастерство было не на моей стороне.

Откуда-то с неба над ущельем раздались крики, похожие на голоса доисторических птиц. Я не осмелился поднять голову, боясь пропустить удар. Но я и так знал, что это. Я уже слышал эти крики над озером лавы, застывшим на месте Иерусалима. Демонические черные птицы летели к замку.

Я повернулся, сражаясь с очередным противником, и увидел черную стаю, летящую к золотому столбу света над молящимися святыми в центре лагеря. Это был только миг. Я представил себе эту хищную тучу, падающую на людей внизу и разрывающую их в клочья. Огненный клинок несся на меня. Я успел вывернуться. Меч противника распорол куртку и оцарапал кожу на руке. Я упал на колено и ударил снизу вверх, в живот. Клинок прошел насквозь. Я с силой повернул его и дернул на себя. Джинн упал, я отступил назад и бросил взгляд наверх.

Черные птицы сгорали в золотом пламени, не оставляя следа.

Мы теснили Эммануилово войско, загнали джиннов обратно в ущелье и бросились за ними. В просвете между скалами я увидел горы, с которых стекала огненная армия. На перевалах дороги были свободны. Инфернальное воинство вовсе не было бесконечным.

Мельком я увидел Матвея все на той же скале, казалось, даже с той же сигаретой, хотя, наверное, он успел выкурить полпачки. Он смотрел куда-то за наши спины. Огонь добрался до пальцев, обжег руку, и он выронил окурок. По-моему, даже не заметил этого и потянулся к пистолетам.

Нас с Жаном оттеснили на вторую линию обороны, я почувствовал себя свободнее и оглянулся. У входа в ущелье стоял Хуан де ля Крус и держал Копье.

— Жан! — крикнул я, пытаясь перекрыть гул сражения.

Он оглянулся, и я указал взглядом на Матвея. Дополнительных пояснений не потребовалось, потому что мой бывший соратник держал по пистолету в каждой руке и целился в нас.

— Ложись! — скомандовал Плантар и потянул меня вниз. Мы упали за скальный выступ.

Пуля чиркнула по камню, и нас обсыпало снегом, Матвей не был метким стрелком, и это утешало. Сколько у него осталось патронов? Десять?

Очередной выстрел не прозвучал. Осечка. Матвей шел вперед и целился в отца Иоанна. Иерусалимская история повторялась с точностью до деталей. Рядом со святым возник Олег и толкнул его за скалу. Я понял, что служить щитом для Европы — это такая специфическая русская карма.

Матвей хохотал и стрелял по всему, что движется, продвигаясь вперед абсолютно беспрепятственно, словно шел по Елисейским Полям. Джинны не замечали пуль, и пули не замечали джиннов, зато находили людей, проходя сквозь тела огненных воинов. Вдоль пути Матвея падали раненые и убитые. Я видел Вацлава, который поразил мечом очередного джинна и тут же упал убитым Матвеевой пулей. И белобрысого Кароля, с которым час назад разговаривал на скале, и Антуана, француза с нашей яхты. Других я не знал, но почти половина выстрелов попали в цель.

Матвей остановился у входа в ущелье и отбросил уже бесполезные пистолеты. Он ждал.

Из-за выступа скалы к нему навстречу шагнул Олег. Он был жив и держал Копье. За его спиной стоял Хуан де ля Крус.

— Ну же! — сказал Матвей.

Дальнейшее больше напоминало казнь, а не эпизод сражения. Олег опустил острие Копья и ударил в грудь моего бывшего друга так, что острие вышло из спины. Матвей упал, и Олег едва успел выдернуть Копье до нападения очередного Эммануилова воина. В левой руке у него был меч, которым он защищался, пока не вернул Копье Иоанну Креста.

Сражение продолжалось еще несколько часов, но после смерти Матвея сопротивление огненного войска ослабло, его действия стали более хаотичными. Мы поняли, что выстояли. Вечером остатки инфернальной армии отступили и ушли в горы.

И тогда исчезло золотистое сияние, наполнявшее воздух. Небо разом потемнело, и я почувствовал, что рубашка на боку прилипла к телу, увидел запекшуюся кровь и чуть не застонал от боли. И понял, что чудовищно устал и едва не задыхаюсь, как после кросса с Олегом. Пульс ударов двести в минуту. Я опустился на землю и привалился к камню. Все тело ломило от боли, а раны представляли собой лишь участки ее повышенной концентрации. Во время боя я вообще не чувствовал ран.

Надо мной склонился Жан. Он был измучен ничуть не меньше меня. Черные круги вокруг глаз, капли пота над верхней губой и частое дыхание. И я понял, что мы выстояли там, где выстоять невозможно.

— Пьер, где князь?

Я сначала не понял, что за «le prince» ему нужен.

— Где Белозерский? — пояснил Плантар.

Я показал глазами в сторону входа в ущелье, где видел его в последний раз, хотя не был уверен, что он еще там.

— Он что, князь? — с трудом спросил я.

— Да, он князь.

На некоторое время я отключился, пока снова не услышал над собой голос Жана.

— Берись!

Плантар держал Копье Лонгина. За его спиной стояли Олег и Хуан де ля Крус.

— Берись за древко.

Я взял Копье, и боль ушла, точнее, перетекла в Знак и там затаилась. Я смог встать и понял, что могу даже самостоятельно добраться до своей палатки.

Жан кивнул и зашагал дальше. Он обходил раненых, каждому давая коснуться Копья Лонгина. Король со скипетром. Руки короля — руки целителя. Но только истинного короля. Интересно, а в других руках оно способно исцелять? Эммануил никогда не использовал его в этом качестве.

По дороге в лагерь я размышлял о том, что создание родовой аристократии было, вероятно, одним из Его эволюционных экспериментов. Не совсем неудачным, судя по Жану и его рыцарям.

И о том, что на сон грядущий мне все же нужно побеседовать с Иоанном Креста.

Разговор состоялся перед нашей палаткой у догорающего костра. Я рассказал о моей вчерашней встрече с Матвеем.

— Если бы я достал для него Копье, Вацлав, Кароль, Антуан и еще четверо рыцарей были бы живы.

Хуан де ля Крус покачал головой.

— Еще неизвестно, к чему бы это привело. Наше дело поступать, как должно, все равно мы не можем предвидеть все последствия. Украсть Копье и принести самоубийце: «На! Убей себя!» Это не для христианина. Ты об этом рассказывал государю перед сражением?

— Да.

— Значит, ты сделал все, что следовало сделать.

ГЛАВА 5

Мне снился все тот же надоевший сон. Крест, я на кресте, и долина Монсальвата передо мною. Сон сопровождало четкое ощущение, что я должен что-то сделать, что-то очень важное, от чего все зависит. Я отрекся от Эммануила. Что еще? Разве этого мало? «Отрекись от себя!» — пришел ответ.