Рошлер в недоумении вскинул брови.
– Одного из них, по имени Майло Кипнюз, из тех двоих, что устроили Джону засаду на шоссе, я прибил в Лондоне. Другого прикончил сам Джон в Куперс-Фолсе. – Питерсон глубоко вздохнул, отошел и облокотился о каминную полку. – А все из-за того, что Лиз Брендель на самом деле – Ли Купер, сестра Джона, сестра Сирила…
– Тут вы не совсем правы, – вставил Рошлер. – Чья она сестра, никогда не имело значения. Важно – чья она дочь, в этом было все дело.
Моя сестра вытерла слезы полой джинсовой куртки. Я увидел ее тоненькую обнаженную талию, заметил, как дрожали ее руки. В наступившей тишине она подняла глаза, спросила:
– Что же будет со мной?
Никто из нас не знал, что ей ответить.
Рошлер стал туго стягивать Ли грудь эластичным бинтом на случай, если у нее повреждено ребро. Перевязывая ее, он стоял у кухонного стола, излагая нам план дальнейших действий, беспрестанно поглядывая на часы. Ли сидела на столе, обнаженная до пояса. Плечи ее были отведены назад, глаза закрыты, лицо напряженное, обиженное и очень усталое.
Рошлер сообщил нам, что организовал наш вылет в Соединенные Штаты рейсовым самолетом из Мюнхена через Лондон в Нью-Йорк. В Нью-Йорке нас встретят друзья и препроводят дальше. Сказал, что выбора у нас, собственно, нет – поиски моей сестры завершены, настало время возвращаться домой.
– Вы хотите сказать, что это все? – спросил Питерсон.
– Именно так, мистер Питерсон. – Продолжая перевязывать Ли, Рошлер поднял на нас глаза. – И вы сделаете так, как вам сказано. Без моего содействия вы оба – мертвецы. На этот раз промашки не будет, уверяю вас. – Улыбка сошла с его лица. Перед нами стоял уже не тот доктор Рошлер, какого мы знали. Теперь он приказывал нам, и Питерсон понял это.
Спустя какое-то время Рошлер и Питерсон поднялись наверх соснуть часок-другой. Наш вылет был назначен на семь утра. Мы с Ли остались в комнате одни. Сидели на полу возле камина, глядя на огонь. В доме было тихо. Огонь в камине догорал, через дымоход доносился шум дождя и ветра.
– Что делать? – спросил я.
Ли со стоном задвигалась у огня.
– Сегодня вечером ты уже будешь дома.
– Я имею в виду тебя. Пойми, Ли, все, что я делал с того момента, как увидел в Буэнос-Айресе эту газетную вырезку с твоей фотографией, я делал ради тебя. Забыв обо всем на свете, я перестал искать убийцу своего брата, думал лишь о том, как найти тебя, увидеть своими глазами, убедиться, что ты моя сестра.
– Что ж, ты преуспел. Я уже раньше задавала тебе вопрос, стоило ли делать все это. Спрашивала, какая разница… – Глубоко вздохнув, она сморщилась от боли.
– Значит, это тебя не волнует? Я нашел тебя. Из-за этого гибли люди…
– Мой муж и мой любовник погибли из-за тебя.
– Я сожалею об этом.
– Конечно, сожалеешь. Но ты можешь вернуться к своей прежней жизни, понимаешь, а у меня ее больше нет, ничего не ждет меня впереди, разве только Альфред Котман со своими оловянными солдатиками.
– У тебя есть Рошлер…
– Да, и он постарается удержать меня от чрезмерного увлечения лекарствами. Он не даст меня в обиду, если кому-то вздумается причинить мне вред. У меня остается мой балетный класс. Я могу заполнить свои дни, занимаясь с девочками. Я вернусь в загородный дом, где убили моего мужа. Слуги наверняка уже привели дом в порядок после того вечера, в вазах стоят свежие цветы, а весной мы откроем окна и проветрим весь дом.
– Почему бы тебе не поехать с нами?
– Зачем?
– Ты ведь из семьи Куперов. Поедем со мной в Куперс-Фолс.
– С какой стати, скажи на милость?
– Будем вместе. Узнаем друг друга поближе.
– Вот что, Джон, я не желаю узнавать тебя ближе. Ты слышишь меня? Ты можешь думать, что я – Купер, можешь хотеть, чтобы я была рядом, хотеть лучше узнать меня… можешь хотеть многое другое. Ты стремился найти меня во что бы то ни стало, и ты добился своего. Но моя жизнь из-за тебя стала бессмысленной. У меня никого не осталось – ни Гюнтера, ни Зигфрида, никого. Ты разрушил все… Нет, будь добр, выслушай меня. Я говорю тебе это в первый и последний раз. Когда ты уедешь, я останусь совсем одна. Попытайся понять меня, я так хочу. Ты мне не нужен – ни здесь, ни где-нибудь еще. У меня нет ненависти к тебе, просто я хочу забыть тебя. Но я никогда не смогу забыть о том, что ты и твой друг сделали со мной, с моей жизнью. Но я немка, я сильная женщина и не совершила ничего, о чем мне пришлось бы сожалеть. Ты же совершил и теперь будешь жить, терзаясь тем, что ты со мной сделал. Помочь тебе я ничем не могу, простить тебя я не хочу, а просто постараюсь продолжать жить так, как сама считаю нужным. Ты понимаешь меня?
У меня не было сил ответить, а она жестко продолжала:
– Я не испытываю к тебе сочувствия. Ни капельки. Ты потерял брата. Я потеряла гораздо, гораздо больше.
– Он был и твоим братом. – Слова душили меня.
– Может, ты в самом деле ненормальный? – заметила она спокойно. – Ты называешь его моим братом. Он был твоим братом. Для меня он никто, так же как и ты. Ты – это просто имя, связанное с причиненным мне злом. Я выживу, смогу преодолеть все, смогу прийти в себя. Я уже начала приходить в себя. Помоги мне подняться, пожалуйста.
Я встал, подал Ли руку, поставил ее на ноги. Лицо сестры было абсолютно невозмутимым. Она смотрела мне в глаза, стояла рядом, но я чувствовал себя совсем одиноким. По щекам у меня текли слезы.
– А теперь прощай, Джон.
Импульсивно она притянула к себе мою голову, и я ощутил на губах ее поцелуй, неторопливый и бесстрастный. Я осторожно взял ее за плечи, чтобы не причинить боль, поцеловал мягкую сухую щеку, глаза, волосы. Она начала медленно отодвигаться от меня, потом высвободилась совсем.
– Тебе надо немного отдохнуть, – сказала она уже на ходу. – Когда вы уедете, я буду еще спать. – Она остановилась в двери, ведущей в коридор. – Прощай, Джон.
Я смотрел ей вслед, пока на лестнице раздавались ее шаги.
– Прощай, Ли.
Но никого уже не было, никто меня не услышал. Моя маленькая сестренка Ли ушла.
Утро выдалось пасмурное, дождь лил не переставая. Снег почти весь растаял. В канавах журчала вода. Машина стояла под навесом. Свет фар прорезал пелену дождя. Блестела булыжная подъездная дорожка. Питерсон разговаривал с Рошлером.
– Если он попросит таблетку, – говорил Рошлер, – дайте ему одну желтую. Это его успокоит, он сможет поспать. За полчаса до посадки в Нью-Йорке дайте ему одну красненькую и одну зеленую, это взбодрит его и немного поднимет настроение. – Они говорили обо мне. Рошлер тронул меня за рукав: – Вам нужен отдых и нужно время, чтобы правильно все оценить. Запомните мои слова: вы изумитесь, насколько прекрасным будет ваше самочувствие после недельного отдыха. Теперь же, – он легко похлопал меня по спине, – чем скорее вы уедете отсюда, тем лучше. – Он пожал руку Питерсону.