Допив шоколад, он вышел на террасу и оглядел начинавший светлеть горизонт. Далеко влево на фоне скалы виднелся черный силуэт «ровера» и его следы, пуповиной связавшие автомобиль с домом. О застывающем на морозе теле он не думал.
Он обдумывал, как провести эндшпиль.
Миновал полдень, небо было цвета серебряного доллара, ветер налетал сердитыми порывами, но снегопад на время прекратился. Годвин стоял перед широким окном террасы, от которой вазоны под снежными шапками спускались к ровной полоске летного поля, где должен был приземлиться Монк. Сцилла легко сбежала по лестнице и заговорила еще от двери:
— Я просто преступница! Проспала все утро.
Она сонно усмехнулась, зевнула, потягиваясь.
— Ты, небось, уже давным-давно на ногах.
— Давным-давно, — подтвердил он. — Какая ты красавица, просто не верится.
— Ой, не смотри, пожалуйста!
На ней был заплатанный шерстяной халатик с бахромой ниток. Она зябко скрестила руки на поясе.
— Горячего шоколада хочешь? Или кофе?
Она подошла, встала рядом с ним, продев руку ему под локоть.
— Я отнесу кофе к себе в спальню. Собираюсь хорошенько отмокнуть в очень горячей ванне.
Она окинула взглядом бесцветный мир и вздрогнула.
— Затопи печь в ванной.
— Обязательно затоплю. Все в порядке?
— Монк приезжает.
— Монк Вардан? Это еще зачем? Ты его приглашал?
— Он хочет со мной о чем-то поговорить.
— Едет ночным?
— Вообще-то он летит. Вот-вот будет здесь.
— Должно быть, что-то ужасно важное. Но ведь ничего страшного не случилось? Роджер! Ничего плохого?
— Нет-нет, просто всякие хозяйственные дела. Ты же его знаешь: Монк — он в каждой бочке затычка.
— Вряд ли он так полетел бы ради хозяйственных дел. Гнусная погода для полета, верно? — Лицо ее прояснилось. — А может, он разобьется, и нам не придется его терпеть!
— Ну, снегопад кончился.
— Ты уверен, что все в порядке?
— Ну конечно. Не тревожься.
В наступившей тишине послышалось тонкое жужжание самолетного мотора. Годвин взглянул на часы.
— Это Монк, точно по расписанию.
Самолет вынырнул из облачной дымки, показался над серым горизонтом, над линией леса.
— Ну, мне сейчас Монка не выдержать. Пойду мокнуть. Может, к тому времени, как я вылезу, он уже уберется. Если нет, буду вести себя как можно лучше. Но постарайся его сплавить, милый, ладно?
— Сделаю все возможное, — сказал Годвин.
Он надел овчинную накидку поверх свитера с широким воротником, поднял воротник и уже стоял на террасе, когда маленький самолетик коснулся земли, подпрыгнул на замерзшем снегу и окончательно утвердился на всех трех колесах. Веером вздымая за собой снег, он покатил в направлении ангара. Годвин спустился по длинной лестнице, прорубленной в каменном обрыве и зашагал к самолету. Пилот развернулся и заглушил мотор. В кабине виднелся летный шлем и пилотские очки летчика. Позади него сидел Монк.
Когда откинулась крышка кабины, Монк вылез первым — выскочил, точно его длинные паучьи ноги были снабжены пружинами. На нем был темно-синий свободный балахон с откинутым капюшоном. Пока он нащупывал опору для ноги на крыле, ветер трепал обшлага его брюк. Наконец он неуклюже спрыгнул наземь.
— Честь имею, Роджер! — насмешливо отсалютовал он. — Не подумайте, что я жалуюсь, но, честное слово, мне нужен самолет побольше. Или кабина попросторнее. В общем, что-то надо менять. Похоже, у меня начинается гангрена нижних конечностей. Ага!
Он широким жестом выбросил руку вперед.
— Это и есть ваш ночной разбойник? Да, я так и понял. Я попросил сержанта авиации Дэвидсона отвести эту летающую камеру пыток за ангар, подкрутить там что надо для обратного полета и посмотреть на следы ночных приключений.
— Кто этот Дэвидсон? Не просто летчик…
— Он, как мне дали понять, из личных пилотов ПМ. По-видимому, ему доверяют самые щекотливые дела, а ваше как раз из таких.
Он с ног до головы смерил Годвина взглядом, словно выискивая повреждения и царапины.
— Вы, как я вижу, целы и невредимы?
— И хотел бы таким и остаться, Монк. Слишком долго я блуждал в темноте. Пора уже зажечь свет. Я устал от этой игры… от всех игр, которые ведутся вокруг меня.
— Понимаю. Конечно, вы сыты по горло. Но, признайтесь, по чести говоря, вы и сами довольно азартно участвовали в игре. И вы должны также помнить, что именно ваш покорный слуга Монк Вардан неоднократно просил — нет, умолял вас — бросить это.
Мотор выбросил струйку пара и взревел, самолет медленно покатился по полосе. Его шум заглушил несколько слов, сказанных Варданом, и Годвин склонился поближе к нему. Каждое слово могло оказаться особенно важным. Он боялся что-нибудь пропустить.
— Я говорю, вы действовали необдуманно и безответственно. Плохой из вас солдат, старина.
— Я не вызывался добровольцем, — возразил Годвин. — Это вы меня втянули — вы и Черчилль.
— Нет смысла препираться. Согласен, были допущены ошибки. Но факт тот, что вы могли отказаться от приглашения. А если уж приняли, тем самым стали военным и должны были исполнять приказы.
Монк покачал головой. Его узкое лицо и длинный костистый нос уже порозовели от ветра. Годвин впервые видел на его лице такой здоровый румянец.
— Однако вы упорно отказывались следовать приказам… Я напоминаю об этом потому только, что вы, кажется, считаете, будто с вами поступили нечестно, подвергли опасности, и вообще вы сердиты, что все это с вами случилось. Я просто напоминаю, что вы виноваты не меньше других… и никто, тем более никто из нас, членов правительства, не просил вас никого убивать… хотя, — поспешно добавил он, предупреждая возражения, — убитые вами люди были негодяями, и никто не собирается искать виновных в их смерти… Тем не менее это очень нехорошо, и мы могли бы…
— Это, уверяю вас, было бы очень неразумно. У меня найдется не одна трибуна, чтобы выступить со своей историей… и с рассказом о подоплеке событий в Ковентри… и о «Преторианце»…
— Ну-ну, старина. Что еще о «Преторианце»?
— О предательстве. О том, что людей послали на верную смерть…
— Все это наболтал вам Эдди Коллистер — его любимый конек, которого он заездил до смерти. Не уверен, что кому-нибудь еще будут интересны эти истории. Война идет к концу. «Преторианец» — очень старая новость. Да вовсе уже не новость — вся эпоха Роммеля в сознании людей ушла в прошлое. Время не стоит на месте, старина. Прискорбно, но факт. Публике подавай горяченькое. Вам следовало бы об этом помнить. А старые военные байки из уст убийцы… Ну, будьте же серьезнее, старина. К чему нам угрожать друг другу?