Внезапно Тони нагнулся вниз и оказался рядом с ним, спустившись со своего насеста в кабине. Он грубо отодвинул молодого Роджера, словно тот, черт подери, ничего не значил, и распахнул люк. Холодный ночной воздух ворвался в самолет и проник Роджеру под куртку. Его бледная кожа покрылась пупырышками, и он начал дрожать.
«Что происходит?» — подивился он.
Его «негритянская» лавочка в самолете не была даже снабжена разъемом для переговорного устройства. Весь этот период можно было изобразить в трех веселых картинках: вот он в темном туннеле в брюхе самолета, без возможности что-либо увидеть, не знающий, что происходит; вот внезапно открыли люк; и вот Тони проверяет свое снаряжение. Роджер почувствовал, что Литс пробрался по туннелю и оказался рядом с ним. Литс отчаянно жестикулировал. Он был охвачен каким-то нездоровым возбуждением. В глубине, под ощущением холода и страха, Роджер почувствовал онемение и даже усталость.
Литс прижал один из наушников Тони к уху Роджера и проговорил в свой ларингофон:
— Родж, думаю, мы нашли это место. Мы делаем круг, пилот постарается высадить нас в поле, к западу от монастыря. Тони прыгает первым, затем я, потом ты. Когда приземлишься, увидишь за стеной монастырь, он очень разукрашен орнаментом, четыре этажа…
— Цыплятки, цыплятки, это мама-наседка, тридцать секунд до прыжка, — перекрыл голос Литса спокойный, ровный молодой голос пилота.
— Он будет стрелять из гор за монастырем, прямо во двор. Мы подойдем с противоположной стороны. Наша задача попасть во двор до того, как туда выйдут дети. Понятно?
Роджер обессиленною кивнул.
— Прыгаем с шестисот. И не забудь дернуть за кольцо у парашюта, вытяжного стропа здесь нет.
Роджер в ужасе вдруг осознал, что хотя он и прошел парашютную подготовку, но никогда в жизни еще не дергал за кольцо, всегда был милый вытяжной строп, на который не действовала паника и который обязательно раскрывал для него парашют. А что, если это кольцо примерзнет?
— Десять секунд, цыплятки.
Тони посмотрел на них. Его лицо было вымазано камуфляжной краской. Десантная шапочка надвинута глубоко на уши. Он поднял вверх большой палец — очень подходящий жест для второй мировой войны. Но вторая мировая война ведь закончилась.
— Пошли, цыплятки, пошли!
Тони нырнул вперед. За ним последовал Литс.
Роджер бросил быстрый взгляд на часы. Было все еще около полуночи. На какую-то долю секунды ему пришла в голову мысль, что он может затаиться и вернуться в Нюрнберг вместе с парнем в кабине. Но пока он раздумывал над такой альтернативой, его ноги, похоже, сами, по собственной воле, приняли героическое решение и поднесли его к дыре в днище самолета. Он упал в тишину.
Настало время стрелять.
Репп, как всегда, был очень спокоен. Теперь остались только он и винтовка. Ее слегка маслянистый запах, знакомый запах среди ароматов леса, достиг его носа, и он воспринял это как заверение в успехе. Дыхание стало ровным и плавным, как тихая музыка, снабжая его тело потоком кислорода. Репп чувствовал себя необыкновенно живым, сосредоточенным, веселье щекотало нервы. Великое уныние прошло.
Он оперся на локти — живот и грудь прижаты к камням, ноги расставлены для опоры — и подтянул к себе винтовку. Прижал приклад к плечу. Сжал пистолетную ручку винтовки, металл с пластиком, холодные как кость, но быстро согревающиеся в его руке.
Репп установил оружие на двуногу, чувствуя его быстрый ответ на свои движения. Оно казалось живым, послушным. Репп обладал особым чувством к оружию, в его руках оружие оживало, было словно зачарованным. Другой рукой он выставил окуляр прицела «Вампира». Проверил заряд батарей. Указательный палец Реппа нашел изгиб курка, а найдя его, опустился.
Он передернул затвор, который скользнул по маслянистой поверхности, оказав небольшое сопротивление, затем со щелчком достиг упора, и Репп отпустил его, дав ему самостоятельно вернуться на место, унося из магазина в ствол первый патрон со специальным медленным зарядом, одновременно открывая пылезащитный козырек казенной части. Вся система слаженно работала, подчиняясь воле Реппа: газовая камера, ручка и сам затвор, подающая система и замок — все части двигались и вставали на свои места внутри оружия, и он, наблюдая, как части движутся, щелкают и встают на место, получал огромное удовольствие. Репп проверил переключатель рода стрельбы: полуавтоматическая — и снял винтовку с предохранителя.
Воздушный поток унес Тони. Литсу казалось, что он спускается в какой-то липкой патоке. Он видел англичанина в тридцати метрах ниже и метрах в ста в сторону, видел, как ветер треплет белое полотнище его парашюта, но больше ничего разглядеть было нельзя. Гудение моторов «москито» осталось только в памяти. Литс опускался в тяжелой тишине, а за минуту до того, как его ноги коснулись земли, он увидел, как трепещет парашют приземлившегося Тони. В момент приземления Литс испытал взрыв боли, из глаз у него посыпались искры, а ноги сразу же начали ныть. Он сделал ошибку, попытавшись освободить их от веса своего тела, упал на плечо и ягодицы и секунду лежал в растерянности, ошеломленный ударом. Парашют Тони трепетал на том конце поля, уже ни к чему не прикрепленный. Литс тяжело встал на ноги. Они болели, как черт знает что, но, похоже, работали нормально. Он расстегнул ремни, почувствовал, как они соскальзывают с него, и встряхнулся, чтобы полностью освободиться от парашюта.
— Черт, — сказал кто-то совсем рядом одновременно со звуком шлепнувшейся плоти и сотрясением земли.
Литс взглянул туда и увидел Роджера, который вставал на ноги, борясь со своей парашютной упряжью.
Литс скинул с плеча «томпсон» и огляделся вокруг. Он находился сейчас в долине, на лугу, по колено в траве, а вокруг маячили низкие холмы. Ему показалось, что примерно в четверти мили он различает здание и окружающую его стену.
— Туда, — прошипел он все еще не пришедшему в себя молодому сержанту и медленно побежал, превозмогая боль.
Тони нигде не было видно.
Тони бежал. Он быстро сокращал расстояние. Чувствовалась боль, но небольшая. Он не знал, где его автомат, — потерял его во время приземления. Но цель все еще оставалась далеко впереди.
Он просто продолжал бежать. Кто-то другой внутри его тела тяжело дышал. Ему хотелось откашляться или вообще остановиться. Пробежка. Они что, не представляют, что некоторые джентльмены не бегают вульгарно по полям, доводя себя почти до тошноты, так что их собственный пот начинает жечь им кожу? Джентльмены никогда не потеют. Сапоги казались до невозможного тяжелыми, а высокая трава замедляла движение. Но Тони чувствовал в себе абсолютную ясность.
Репп откинул крышку прицела и наконец — последний шаг — положил свободную руку на винтовку, прямо возле коробки. Он прижал правый глаз к мягкой резиновой чашке окуляра.
Мир, по понятиям «Вампира», был зеленый и безмолвный.
Репп чувствовал себя очень терпеливым и почти полезным. Он ощущал себя не частью истории, а самой историей, грубой силой, проникшей в ночь, чтобы настоящее сделать будущим. Возможно, что на данный момент это и выглядит дикостью, но при взгляде из далекого будущего это будет Добром, Справедливостью и Честностью.