Добблер был ошеломлен:
– Я…
– Вы просто глупый болван; неужели вы не понимаете, как работает у человека башка? Неужели вы не знаете людей типа Суэггера? И не понимаете, в чем смысл всей этой игры? Подумайте, мы спланировали его смерть, но, кто знает, может быть, тем самым мы вернули ему жизнь. Мы дали ему работу, мы заняли его. Он снова повернулся лицом к жизни и вышел на тропу войны, где его способности и таланты могут раскрыться во всей своей полноте. Да, его положение ужасно, но чем дальше, тем больше ему нравится его роль, тем сильнее и серьезнее он становится. И, смею вас уверить, он свое дело знает. Он хочет отплатить нам за то, что мы подставили его, и мы сами даем ему сейчас шанс полностью раскрыться, показать, на что он способен, даем ему тот шанс, которого у него не было со времен войны по Вьетнаме.
Наступило утро того дня, когда они должны были расстаться. Джули проснулась в четыре часа и приготовила завтрак к пяти, когда Боб обычно просыпался. Но еда его не интересовала. Он снова прижал к себе ее тело, они слились в объятиях, и мир вновь показался им чудесным и добрым.
Потом он принял душ, и она перевязала ему раны.
– Слушай, на тебе все как на собаке заживает, – удивилась она. – Я еще никогда не видела, чтобы стреляные раны заживали так быстро.
Рана на руке была отвратительной: рваный, еще не совсем заживший рубец тянулся от плеча до середины бицепса, не доходя где-то трех дюймов до сгиба локтя. Кусок некогда прожженного и разорванного мяса заживал сейчас без всяких осложнений. Входное и выходное отверстия на туловище превратились в две небольшие корочки запекшейся крови. Они со временем сойдут и оставят после себя два круглых шрама размером с двадцать пять центов каждый.
– Не больно?
– Я могу потерпеть.
– Ну, это я уже знаю.
Бороду Боб не сбрил. Теперь это был высокий загорелый мужчина с широкой грудью, шевелюрой светлых, почти соломенных, волос. В глазах светились решительность и серьезность. Плотно сжатые губы образовывали жесткую линию рта. Он был одет во все голубое. Накануне он сходил в магазинчик “Гэп” в Тусоне и купил там за наличные три пары голубых джинсов и три пары голубых джинсовых рубашек фирмы “Левис”, плюс еще три пары черных джинсов. Все это он тщательно выстирал. Кроме того, он приобрел пару коричневых ботинок “Накона” и двадцать пар белых носков фирмы “Пик энд Сэйв”. Все эти тряпки он засунул в вещмешок и забросил на заднее сиденье угнанной машины.
– Боб…
Он сделал последний глоток кофе.
– Знаешь, ты можешь здесь остаться навсегда. Просто так. Прямо сейчас. Мы переедем. Мы бы узнавали, что они хотят предпринять, и опережали бы их. Переезжали бы с места на место.
На суровом лице Боба появилась слабая улыбка:
– Спасибо тебе за все, Джули. Ты же знаешь, что, даже если бы я пришел прямо сейчас к ним и сказал: “Эй, ребята, вы охотитесь не за тем, кем надо” – и даже если бы они ответили мне: “Черт, Суэггер, ты прав, извини”, – даже в этом случае я бы не остался. Потому что это бы означало, что я не смогу выполнить свой долг, не сделаю того, что должен сделать, а это очень плохо. Я прекрасно себе представляю, что значит жить с долгами и не иметь возможности их заплатить. Понимаешь? Но на этот раз я непременно заплачу по счету, и сполна.
Он обернулся и через плечо посмотрел на нее. В этот момент Джули увидела в его глазах какой-то странный, полный внутренней силы свет. Она вдруг поняла, что теперь это уже не тот мужчина, которого она видела месяц назад, – окровавленный, доведенный до отчаяния, полусумасшедший беглец, постучался тогда в дверь ее дома.
Этого человека она еще не знала. Это был именно тот Боб, которого так любил Донни. Он был предельно сосредоточен, и его внутренняя сила чувствовалась даже сейчас, когда он сидел на кровати в спальне и застегивал пуговицы на рубашке. Такой он ее немного пугал.
– Послушай, Джули, – сказал Боб. – Когда я уйду, протри, пожалуйста, все поверхности предметов в этом доме раствором аммиака, потому что только он способен уничтожить кожный жир и отпечатки пальцев. Не забудь про тарелки, стаканы, вилки и ложки. Ну, вроде бы все. Ты знаешь, что делать дальше?
– Да, – ответила она.
– Ну-ка повтори еще раз.
– Через пять дней я сажусь в машину и еду по любой дороге в любом направлении ровно четыре часа, потом останавливаюсь возле первого попавшегося телефона-автомата и набираю междугородный код – э-э… три-три-один-четыре-пять-два-шесть-семь-восемь-три – и говорю со своим южным акцентом: “Алеу, здорово, тут одна девчонка, Эльвис, звонит вам, вот. Я тут перед представлением Эда Салливана в баре в Тупело подцепила одного…”
– Хорошо, – улыбнулся он.
– Затем я прошу позвать Мемфиса. Агента Мемфиса.
– Да.
– Говорю с ним…
– Они попытаются тебя проверить. Если спросят, как звали мою собаку, – а во всех газетах ее называют Пэт, – то скажи, что пса звали Майк. И что убит он был не одним выстрелом в голову, а двумя. Ты обязательно должна сказать им это.
– Я знаю. Ну и потом я сообщу им все то, что ты велел.
– Хорошо.
– Затем я вешаю трубку и уезжаю домой.
– Сколько ты говоришь по телефону?
– Не более двух минут.
– Не забудь остановиться где-нибудь и наменять побольше мелочи для автомата. Тебе понадобится, по крайней мере, десять долларов по двадцать пять центов.
– Хорошо.
– Потом ты возвращаешься сюда. Я не думаю, что они каким-нибудь образом смогут тебя выследить. Но на всякий случай запомни: ты меня не знаешь и никогда даже не слышала обо мне. Я для тебя не существую.
– А затем наступает финальная часть, – горько усмехнулась она. – Тебя убивают. ФБР просто-напросто убьет тебя где-нибудь в придорожном доме в Арканзасе.
– Может быть. Но и я им приберег кое-что напоследок.
– Ох, Боб.
Где-то вдалеке, на самом востоке пустыни, озаряя небо ярко-оранжевым светом, поднималось огромное солнце. На какое-то мгновение Джули вдруг показалось, что всю комнату залило кровью. Кровь была везде – красная, блестящая и липкая, а местами даже черная. Кровь была и в глазах Боба Ли Суэггера. Она вздрогнула и попыталась отогнать от себя эти мрачные мысли.
– Ник!
Это был голос Ховарда, и, судя по интонации, ничего хорошего он не сулил.
– Э-э… да, Ховард?
– Ты бы не мог ко мне зайти?
– Конечно, сейчас.
Ник бросил на стол шариковую ручку и направился в маленький офис, из которого Ховард осуществлял руководство операцией.
– Ник…
Ховард не предложил ему сесть, и это тоже было дурным предзнаменованием.
– Ник, скажи-ка, ты чем сейчас занимаешься?