— А мне вот скоро тринадцать будет, а я еще не влюблялась, — тихо сказала Степанида.
— Стеша, а когда у тебя день рождения?
— Двадцать третьего июня.
— Значит, отмечать его ты будешь в Париже!
— Ой, мамыньки, я и забыла совсем. Ну надо же… Знаете, Юлия Арсеньевна, мне все как-то не верится… И я не знаю, как там будет…
— Там будет хорошо! Там будет просто восхитительно, можешь мне поверить. Лето, Париж… Да я в твоем возрасте даже мечтать ни о чем подобном не могла, так что ничего не бойся, а просто наслаждайся жизнью.
— А на самолете небось страшно летать?
— Страшно? Не знаю. Я всегда любила летать. Это так прекрасно — села в самолет, и через два-три часа ты уже в другом городе или в другой стране. Выходишь из самолета — и сразу ощущение чуда. А когда на поезде тащишься, в тесном купе, иной раз такие попутчики попадутся, что не дай бог… Стеша, ты еще никогда не летала?
— Нет. Только на поезде…
— Вот видишь, сколько интересного тебе предстоит. И первый твой полет будет не куда-нибудь, а в Париж! Ты счастливая, Степанида! Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!
Они еще довольно долго беседовали, пока Степанида занималась хозяйством. Потом она понеслась домой. Встретила ее Матильда.
— Где ты была? — сурово спросила она.
— Мы с Алкой… — начала Степанида.
— Не ври! Я Алку встретила!
— И чего?
— Ничего! Степанида, колись!
— Да я…
— Покажи дневник! — неожиданно потребовала Матильда.
Степанида, облегченно вздохнув, полезла в сумку за дневником. Там все было в порядке. Пятерки и четверки. С точными науками она вполне справлялась сама, а с историей и литературой ей здорово помогала Юлия Арсеньевна, так что дневник она могла предъявить сестре вполне спокойно. Матильда пролистала дневник.
— Странно, — пробормотала она.
— Что странно, Мотя? Что я хорошо учусь? Я разве придурочная?
— Ты не придурочная, нет, но сейчас явно придуриваешься! Говори, где тебя носит? Мне тетя Тася сказала, что ты после школы где-то шляешься, домой поздно приходишь. Что это значит? Говори, Степанида, а не то вместо Парижа в Харьков отправишься. Со мной шутки плохи! Я не для того тебя к себе взяла, чтобы ты с дурной компанией спуталась.
Степанида молчала.
— Что молчишь? Придумываешь, как бы половчее соврать?
— Мотя, ты почему орешь?
— Я не ору!
— Ты попросила показать дневник, думала небось — там одни пары да колы?
— Знаешь, я не уверена, что это не поддельный дневник! Я, пожалуй, завтра в школу наведаюсь, с учителями поговорю! А то с тебя станется!
Степанида расхохоталась.
— Ты чего? — насторожилась Матильда.
— Иди, Мотя, иди в школу! Только потом будешь у меня прощения просить!
— Прощения просить? Интересно, за что?
— За ложные обвинения, вот! Потому что я и вправду хорошо учусь. Я, Мотя, способная, а ты и не заметила.
— Я заметила, еще как заметила! Способности у тебя и впрямь редкие, особенно если вспомнить историю с теми несчастными долларами…
— Сколько можно одно и то же вспоминать! И потом, все ведь хорошо кончилось.
— Ладно, пусть, но только ты мне зубы-то не заговаривай. Куда тебя после школы носит? Имей в виду, я ведь все равно узнаю, у меня тоже как-никак детективный опыт есть, поэтому лучше сама признайся.
Степанида смотрела на нее исподлобья и молчала.
— Не скажешь? Жаль. Я так хотела показать тебе Париж…
— Знаешь, как это называется? — разозлилась Степанида. — Шантаж!
— Ах вот что? Шантаж? А как твое поведение называется, вот что я хочу узнать! И, между прочим, если бы в твоем поведении ничего плохого не было, не стала бы ты так таиться!
— Хорошо, — решилась вдруг Степанида. Париж есть Париж! — Так вот, пусть тебе будет стыдно! Если хочешь знать — после школы я работаю.
— Работаешь? — ахнула Матильда. — Кем?
— Ну, этой… помощницей.
— Помощницей? И кому ты, интересно знать, помогаешь?
— Одной пожилой тетеньке.
— Какой еще тетеньке?
— Я ж говорю — пожилой!
— Степка, ты правду говоришь?
— А то!
— И тебе за это платят?
— А как же! Вот! — Она подскочила к письменному столу, вытащила оттуда зеленую кожаную коробку от подаренных Матильде Олегом швейцарских часов и достала голубой конверт. — Вот, это я заработала!
Матильда пересчитала деньги и вздохнула с облегчением. Денег было немного.
— Степа, но зачем? Тебе что, денег не хватало?
— Хватало. Но я хотела иметь свои, заработанные… — Она чуть было не сказала про компьютер, но промолчала, а то Мотька могла ее не так понять.
— И что это за тетенька?
— Одна знакомая. Такая хорошая…
— Но как ты ее нашла?
Эх, говорить так говорить!
— Мне тетя Липа эту работу нашла!
— Тетя Липа? — ахнула Матильда.
— Да, я ее попросила, и она нашла мне эту работу. Между прочим, она меня поняла.
— И кто эта женщина?
— Ты ее дочку знаешь. Артистку Пивоварову.
— Пивочку? — воскликнула Мотька. — Так ты у ее мамы работаешь?
— Ну!
Мотька пребывала в растерянности.
— И что же ты там делаешь?
— Всего понемножку. Убираюсь, в магазин бегаю, в аптеку, в сбербанк за квартиру платить, на почту… А Юлия Арсеньевна меня всему учит, манерам там разным, говорить правильно, вилку и нож правильно держать. Она… Знаешь, Мотя, она такая хорошая, как родная… Если не веришь, можешь ей позвонить хоть сейчас. Она так за меня обрадовалась, что я в Париж еду…
Мотька улыбнулась.
— Еду?
— Едешь, едешь! — успокоила ее Матильда.
Время летело с бешеной скоростью. Оказалось, что до отъезда надо переделать кучу дел, но Матильда со Степанидой спокойно все обдумали, распределили обязанности и в результате все успели. Более того, Матильда познакомилась с Юлией Арсеньевной. И та наговорила ей столько хороших слов про Степаниду, что Матильда ощутила настоящую гордость за свою двоюродную сестренку.