Вот так Дмитрий Дмитриевич понимал происходящее; впрочем, не об этом он собирался со мной говорить, совсем не об этом; ручеек его голоса, вытекавший сквозь створки ширмы, на глазах мелел, свинцовой тяжести фразы с трудом отделялись от тела…

— Не возвращайтесь туда, где вам было хорошо, Максимушка, — произнес он. — Теперь там все иначе, а значит — не для вас. Не продолжайте того, что начали другие. Там живет чужая душа, а значит успех снова ускользнет у вас из рук.

Громкость упала почти до нуля, словно батарейки иссякли.

— То намеренье, что долговечней души, душу погубит, — добавил он. — Так говорит один хороший человек, с которым вам придется познакомиться, хотите вы того или нет.

Кот спрыгнул с фолианта на стремянку. Затем, цепляясь за перекладины, зверь спустился на ковер и канул в глубинах дома. Аудиенция, похоже, подошла к концу. Я вытащил из карманов оба загадочных камня — очень осторожно, один за другим, — положил их на письменный стол хозяина, не издав ни единого звука, и только после этого поднялся со стула. Есть люди, более достойные, чем ты, твердил я себе, есть люди, которые знают ответ до того, как задан вопрос. И в карманах, и на душе значительно полегчало. Мысль оставить ЭТО в доме Учителя явилась мне в ту секунду, когда Дмитрий Дмитриевич впервые прошептал слово «чудо», и решение было принято уже в следующую секунду. Так будет лучше для всех, убеждал я себя… или я думал тогда о другом? О том, что профессиональные охотники, бегущие по моему следу, отлично знают мои повадки: им в голову не придет, что я способен цинично втянуть престарелого гения в наши мужские забавы; то есть лучшей «камеры хранения» на случай непредвиденных обстоятельств мне не сыскать…

Он ничего не заметил и ни о чем не спросил. Откуда ему было знать, что малодушный ученик только что сделал свой выбор? Он сказал мне на прощание:

— Я очень рад, Максимушка, что вы зашли. И вообще, правильно, что вы приехали. Не забудьте только отсюда уехать, хорошо?

Никакой трагичности. Сочувствие и усталость.

— А вы за это разрешите мне заглянуть под ковер? — нагло сказал я. Даже присел на корточки, готовясь выяснить наконец правду.

Дим Димыч ничуть не удивился, как будто с подобной просьбой к нему обращался каждый из гостей.

— Нет, — спокойно ответил он, — не разрешу.

Ширма так и осталась на месте: хозяин не счел необходимым показать мне себя. Перед тем, как удалиться, я приподнялся на цыпочки и посмотрел, что за книжку такую облюбовал Малюта Шестой в качестве лежанки. Это была поэма «Руслан и Людмила». А. С. Пушкин.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Лейтенант Шиллинг поджидал меня на улице. Он отогнул край зелено-красной форменной куртки — так, чтоб видна стала кобура на поясе. Куртка была надета прямо на майку, а майка вылезала из брюк, обтягивая круглый спелый животик. Очевидно, человека грубо выдернули из постели, не позволив досмотреть целебный сон. Не оттого ли был он столь суров? Он нацелил на меня свой страшный нос, демонстративно расстегнул кобуру и скучно произнес:

— Лицом к стене.

За прошедшие сутки мой лейтенант явно потерял интерес как к здоровому образу мыслей, так и к проблеме супружеской неверности. Я поискал взглядом стену. Возле ступенек, ведущих к дому РФ, не было стены, был только здоровенный почтовый ящик на тонком стебельке.

— А вы рано встаете, Руди, — сказал я полицейскому. — Или вы не ложились?

— Лицом к стене, — повторил лейтенант ровным голосом. — Давай, давай, без разговоров.

— Ваш начальник знает, чем вы сейчас заняты?

— Товарищ Дрда знает все и даже больше.

Я повернулся к морю задом, к Горе передом, положил руки на почтовый ящик со знаменитым вензелем, и милейший толстяк принялся меня досматривать. А также обнюхивать. Нос его работал наравне с руками. Наверно, очень глупо это выглядело на мирной, солнечной, еще не проснувшейся набережной. С моей же точки зрения это выглядело крайне непрофессионально: офицер был один, без компании, а я знал четыреста сравнительно безболезненных способов заставить наглеца осознать свою ошибку. Было искушение наломать дров, однако я покорно ждал, когда он закончит свою работу. Искушение было, а желания не было. Я спросил:

— Что вы ищете, лейтенант? У вашей супруги ночной колпак стащили?

Шиллинг стерпел. Тем более, ничего интересного на моем теле не нашлось. И даже в карманах — он, подлец, в карманы мои не забыл ручонки запустить!

— Мне кажется, вы сейчас что-то нарушаете, — высказал я предположение. — То ли закон, то ли гармонию вашего мира.

— Знали бы вы, без скольких законов могут обойтись люди, получившие приказ, — возразил он, отступая на шаг. — Гармонию нарушили не мы. И вам это известно как никому другому.

Я повернулся.

— Не будет ли последним ударом по гармонии, если вы объяснитесь?

Впервые лейтенант Шиллинг стал похож на полицейского — а может, он лишь вошел на минуту в роль?

— Одно шальное кибер-такси пыталось три часа назад протаранить ворота Забытого Убежища, — сказал он с нажимом.

— Протаранить Забытое Убежище? — изумился я. — Зачем?

— Вероятно, кто-то хотел проверить охранные системы, — еще поднажал Шиллинг. — Не думаю, чтобы они всерьез рассчитывали проникнуть в шахту.

— Охранные системы? — изумился я куда больше. — Да что там охранять-то?

Он пропустил мой вопрос мимо ушей и вбил последний гвоздь:

— В салоне кибер-такси полно отпечатков ваших пальцев. Отпечатки получены из архива Объединенного Реестра, так что ошибки нет. Может быть, это не я вам, а вы мне сумеете что-нибудь объяснить? На заднем сиденье машины — застывшая кровь, на которой ваши пальцы видны даже простым глазом.

Он целился в писателя Жилова отнюдь не простым глазом. Его взгляд бил на поражение, потому что кровь с отпечатками пальцев — это да, было серьезно. Какой же я неаккуратный, с запоздалым раскаянием подумал писатель Жилов, разве можно быть таким неаккуратным? Достойный ответ нашелся не сразу:

— Три часа назад? Э-э, товарищи, так у меня алиби. Готов принести справку, выданную Исполкомом ООН. Подпись мистера Шугарбуша для вас что-нибудь значит?

— Я примерно представляю, где вы были три часа назад, — сказал Шиллинг брезгливо. — Только это ничего не меняет.

— Вы допросили Арно? — обрадовался я. — Мальчик у вас?

— Что за Арно? — не понял он.

— Коридорный из «Виты».

— Зачем нам коридорный?

Так, подумал я, Арно они не знают. Но если мальчик не в полиции, то где он? Скверные новости…

Это были настолько скверные новости, что опять у меня разболелось в груди, и вдруг кончился воздух, и цветочница Кони Вардас укоризненно покачала головой, и я понял, что еще одной подобной тяжести моя треснувшая совесть не выдержит, каким бы атлетом не изображали меня местные скульпторши…