Присутствующих, собственно, было двое. В кресле возле второй двери спал, повернувшись на бок, некто бородатый, голый по пояс, а за дисплеем, спиной к нам, сидела Рэй, которая так и не соизволила повернуться. Дисплей располагался перед полусферической стеной, в которую были вмонтированы цифровые табло и электронные графопостроители. Все это работало — пульсировало, жило собственной жизнью. Моя принцесса, очевидно, тоже работала. Она говорила с кем-то, чье усатое лицо занимало весь дисплей. Впрочем, усы не вмещались, так и норовили выскочить за пределы экрана.
— Ну? Ты женился или нет? — строго спрашивала Рэй.
— Нет, — смущенно отвечал тот.
— Так и не женился? У тебя целая неделя была!
— И не женится, — громко сказал Стас. — Он уже был когда-то свидетелем на свадьбе.
Дама наконец повернулась к нам:
— Мне кажется, ему просто лень ухаживать за женщинами.
Усач вставил нервно:
— Кое-кому, кстати, здесь не смешно.
— А те женщины, за которыми не нужно ухаживать, ему не нравятся, — как ни в чем не бывало подытожила Рэй. — Беда.
— Вы, босс, не обращайте внимания, у нас с Инной маленький расслабон, — торопливо объяснил усач. — Сигнал пока на прежнем уровне. Расконсервацию обоих хранилищ закончили, к эвакуации готовы.
— Что, появились идеи? — быстро спросил Скребутан. — Насчет эвакуации?
Усы на экране печально обвисли.
— Никак нет…
— Какие тут идеи, — проворчала Рэй.
— Кто это с вами, босс? — обнаружил меня человек из дисплея, тогда я улыбнулся еще шире.
— Знакомьтесь, — объявил господин Скребутан. — Это — Хилари, комендант Забытого Убежища, второй человек под землей. Его грубо отозвали из отпуска. А это — наш дорогой гость Максим, инженер-программист человеческих душ.
— Инженер-программист? — встрепенулся усатый Хилари. — Нам позарез нужны программисты…
Он отключился, не прощаясь. Лицо исчезло, но рисунок усов еще долго сохранялся на экране.
— Всем нужны программисты, — сказал я и подошел к Рэй, обогнув накрытый стол. — Да у вас тут Центр Управления Полетами! Что в Космосе происходит, коллега?
— Волновую активность засекли еще вчера утром, — сказала она. — Кто-то просвечивает объекты на территории Академии.
— А сегодня, когда было замечено движение, — сказал Скребутан весело, — мы в нашем маленьком Космосе объявили тревогу.
— Движение? — спросил я.
— Возня, — сказала Рэй и положила руки на клавиатуру. — Полюбуйся.
Перед полусферической стеной, прямо в воздухе, появилась рельефная карта. Вся ограда горела красным, словно в огне была, а по ту сторону периметра перемещались кляксы черных провалов. Кляксы сливались и распадались, мало-помалу поглощая внешнее пространство — дерево за деревом, дорогу за дорогой, дом за домом.
— Квантовые рассеиватели, — пояснила Рэй. — Сплошной заслон. Кто-то ползает там под прикрытием…
— Arschgesicht, — добавил сзади Стас. — Насекомые. Смотрят на нас фасеточными глазами, verdammten.
Я поморщился:
— Полегче, камрад, полегче. Не пора ли распылять ядохимикаты?
— Leck mich am Arsch, — врезал он от души. — Само собой, с этим у нас строго.
Не люблю, когда хорошие парни гадят, тем более при дамах. Одно дело «шайсcе», которое вываливается из простых немецких ртов независимо от воспитания и общественного статуса, и совсем другое дело — этакий навоз… Я склонился над праздничным столом, обнюхал немытые тарелки и поинтересовался:
— Есть повод для торжества?
Рэй вдруг вспорхнула с места.
— Ой, ребята, забыли! У господина Президента сегодня день рождения!
— Это у меня, — сконфузился Скребутан. — Такой день испорчен.
И правда — такой день. Мне стало стыдно. Да, голова моя была шумной скандальной общагой, жильцами в которой были навязчивые вопросы, но это — плохое оправдание. Как я мог забыть? Ведь достаточно было увидеть Рэй за пультом, чтобы напряжение исчезло. Я увидел Рэй, и паранойя затаилась до поры, мерзкая тварь. Тем более не имело смысла беспокоиться о том, что нас наверняка засекли возле главных ворот Академии, потому что теперь это было совершенно неважно… Но как я мог забыть?
— Полста? — с ужасом спросил я.
— Они, — горестно подтвердил Стас, поправив очки.
Полста… Когда человек, с которым ты еще вчера сражался на пластиковых шпагах, оглашая воплями интернатский двор, вдруг оказывается почти стариком — становится страшно. Не за него, за себя. И становится безнадежно жалко — опять же себя, кого же еще. Закусить, это дело срочно требовалось закусить. Однако всё на столе было уже сожрано, только выпивка оставалась нетронутой, и я разлил по бокалам содержимое красивой бутылки с надписью: «Бухта Цуруга». Рука дрогнула, и растеклась по подносу темная лужица.
— Полвека — солидная дата, как не поздравить с нею солдата, — виновато пробормотал я.
Мы расселись. Рэй оседлала стул верхом.
— Стасик! — позвала она, взяв свой бокал.
— Ау, — откликнулся он.
— Рядом с тобой сидит твой друг. Еще не старый, но давний…
— Бывший, — подсказал я.
— Здравствуйте! — возмутилась она. — Вы уже поссорились?
— Он мне на ногу наступил, — мрачно сообщил Стас. — Это еще до того, как он в свою начальную школу шпионов сбежал.
— Но ведь мы были когда-то друзьями? — напомнил я.
— Но это было давно, — возразил он и заграбастал вместо бокала всю бутылку целиком.
— Так вот, — настойчиво сказала Рэй. — Вы оба — такие разные, такие, не побоюсь этого слова, асинхронные, что нет более странной дружбы, чем ваша. Только общее детство и могло вас соединить. Детство — самый сильный в природе клей. Давайте выпьем за детей. Мой любимый тост. За детей! Пусть им будет хорошо.
— Даже если мы не будем им этого желать, — произнес Стас, со значением посмотрев на меня.
Рэй сказала всё то, что должен был бы сказать я, но сделала она это гораздо лучше, и опять мне стало стыдно, — приступ какой-то, ей-богу, никак не проходит, — хотя, по-моему, говорила она все-таки о чем-то своем, о чем-то глубоко личном… я поднес бокал к губам.
— Осторожно, сахар на дне, — заботливо предупредил меня Стас.
Рука моя остановилась. Почти сорок лет я не слышал этих слов, забыл об их существовании. Вот тебе и полвека…
— Грубые провокации, Скребутан, на меня больше не действуют, — сказал я и отпил. Это простое действие стоило мне некоторых усилий, которых я постарался не показать.
Рэй изучала нас взглядом, ничего не понимая. Ну и ладно. Нужно было пересечь по диагонали материк, нужно было поменять Финский залив на Средиземное море, чтобы снова услышать эти слова: «Сахар на дне». Спасибо тебе, друг детства. Злой ты все-таки человек… Занятный вкус был у напитка. Под солидной этикеткой (шторм, буйство морской стихии) скрывался лекомысленный настой на травах, и алкоголь почти не ощущался, несмотря на заявленную крепость (60 %). Нейтрализаторы в действии?