Book.

– Фантастика! – восхитился я, двигая карандашом по бумаге, мысленно автоматически повторяя латинские названия: мандибуля, максилля, ос лакримале. [2] Анатомию я знаю не хуже любого медэксперта.

Начало у меня всегда одинаковое, что-то вроде шаблона. Где-то там внутри затаился образ, в этом нет сомнений. Свой набросок, шаблон, я представляю так же, как Микеланджело представлял кусок мрамора – что там внутри находится скульптура, нужно только обтесать его. Вот и я придерживаюсь той же концепции. Таких рисовальщиков сейчас остались считанные единицы. Нынче все работают на компьютерах. Я тоже пробовал все программы, в том числе и самую последнюю, «FACES», и убедился – это не для меня. Перемещая по экрану монитора отдельные элементы лица, она не учитывает чего-то важного. Может, душу, не знаю. Во всяком случае, я продолжаю черкать карандашом по бумаге, и у меня получается.

Что ни говори, а в Квантико готовят серьезно. Все, что я там изучал – психологию, теорию Экмана, а также специальные курсы прикладного рисования при расследовании уголовных преступлений, – мне потом очень пригодилось.

Лори продолжала сидеть зажмурившись. Я начал издалека, понимая, что прямые вопросы сейчас лучше не задавать:

– Так какой тип макияжа ты используешь на занятиях?

– А все. «Олмей», он не вызывает аллергии; «МАК»; тушь «Грейт лэш» фирмы «Мэйбеллин», очень надежная, и мне нравится туалетная вода «Гипноз» фирмы «Ланком». Она, конечно, дорогая, но очень качественная.

Мы подробно обсудили свойства туши для ресниц и бровей, затем я перевел разговор на карандаши для подведения глаз, а вскоре возник вопрос о глазах негодяя, который на нее напал.

– Их почти не было видно, а вот брови… они были тяжелые такие, ну, знаете, вроде как в форме буквы V.

– Сросшиеся?

– Ну да… густые, тяжелые. Это, наверное, будет звучать глупо, но…

– Говори, не стесняйся. Для меня важна любая мелочь.

– Хм… вы знаете, у него брови, почти как у Лео, ну, у Леонардо Ди Каприо, тоже расходятся над носом в форме буквы V.

Я вызвал в памяти лицо киноидола и быстро перенес эту деталь на бумагу.

Я рисовал всегда, сколько себя помню. В седьмом классе делал приятелям эскизы татуировок. Один соорудил для себя и сильно пожалел. Жалею и по сей день. Тогда лето стояло долгое и жаркое, а я парился в рубашках с длинными рукавами, пытался скрыть татуировку от мамы. Хотя она все равно увидела ее и закатила истерику. Но я же не знал, что мамина религия запрещает татуировки. И вообще не подозревал, что она настолько еврейка.

– Может, у него есть еще что-нибудь от Ди Каприо?

– Нет, только V. И много грубее и некрасивее.

Я набросал тяжелые брови и темные глаза. Затем попросил Лори описать нос.

– Толстый, – заявила она. – Широкий… а ноздри… вроде как… расширяются книзу.

Она добавила еще несколько деталей, касающихся носа и глаз, затем вернулась ко лбу, бровям и букве V. И тут произошло чудо – я тоже его увидел.

– Больше не могу. – Лори перестала жмуриться. – Очень мерзко.

– Ты права, – произнес я как можно мягче.

– Тогда хватит?

– Нет, Лори. – Я твердо посмотрел на нее. – Ты должна продолжить. Знаю, ты выдержишь. Пойми, этот парень подонок, животное, мы не должны допустить, чтобы он причинил зло еще какой-нибудь девушке. Ты же не хочешь этого, верно?

По ее щекам потекли слезы, и я осторожно взял ее за руку. Она поморщилась и неожиданно крепко ухватилась за мою ладонь. Мы посидели так пару минут, а потом я высвободил руку.

– Извини, но она мне нужна для работы.

Лори слабо улыбнулась и закрыла глаза.

– У него были шрамы? – спросил я.

– Нет. – Она открыла глаза, и слезы снова потекли.

– Лори, давай представим, что это просто игра. Ты вызываешь его образ в своей памяти и передаешь мне. Я отображаю образ на бумаге и делаю рукой вот так. После чего ты обо всем забываешь. Его больше нет, он стерт. Это такое шаманство. Понимаешь, о чем я?

– Вы вообще похожи на колдуна, – усмехнулась она.

Я улыбнулся. Нечто подобное мне часто приходилось слышать от свидетелей и потерпевших.

– Да, что-то вроде.

Я закрыл глаза, и на мгновение в моем сознании опять вспыхнуло его лицо. Иногда со мной случалась подобная необъяснимая метаморфоза. Я открыл глаза и принялся за работу.

А Лори заговорила, охваченная странным вдохновением, уточняя форму заостренного подбородка, носа и добавляя кое-что новое – полные губы.

– Толстые и надутые.

– Замечательно. Сколько лет ты бы дала ему?

– Наверное, тридцать. Может, немного старше.

Она, продолжала говорить, а я рисовать. Прошло минут двадцать.

– А теперь посмотри.

Я выждал секунду и повернул к ней рисунок. Лори тихо ахнула. Я молчал, покусывая кончик карандаша. Скверная привычка, от которой никак не удается избавиться.

– Похож, – тихо промолвила она. – Даже очень, но… подбородок не такой.

На суде адвокаты защиты часто подвергают сомнению способность потерпевших и свидетелей опознать того или иного человека. Однако, по моим наблюдениям, у большинства людей хорошая зрительная память. Уже много лет я делаю рисунки со слов свидетелей и потерпевших, и в половине случаев это помогает задержать подозреваемого и предать его суду. Так что я убедительно призываю судей отклонять подобные протесты адвокатов.

Лори с волнением рассматривала рисунок. Подобное выражение лица я видел в аналогичной ситуации у свидетелей и потерпевших множество раз.

– Чего-то не хватает, – пробормотала она. – Но не знаю чего.

– Вот, посмотри. – Я достал свою коллекцию карточек, собранную за семь лет работы. Ламинированные вырезки из газет, журналов и книг, где были представлены все типы лиц, расы, большей частью мужчины. Выбрал нужные, разложил на столе. – Что-нибудь видишь похожее?