– Его надо заставить рисовать.

– Что? – встрепенулась Коллинз.

– Пусть Карфф что-нибудь нарисует. Что угодно. Чтобы можно было сравнить с рисунками, найденными около трупов.

– Вы полагаете, он станет рисовать, если мы его попросим?

Я видел, что она оживилась. Ей очень хотелось быть там, участвовать в допросе. Нужно было убедить ее.

– Надо снять с него наручники, – произнес я, – оставить на столе карандаш, бумагу и уйти. Пусть он побудет один. Понимаете, он ведь какой-никакой, но художник. И потому обязательно станет рисовать. Графики не могут без этого, они постоянно черкают что-то на бумаге, делают наброски. Это у них как рефлекс.

Коллинз не ответила, но вскоре уже появилась по другую сторону стекла. Прошептала что-то на ухо доктору Штайр. Через минуту с Карффа сняли наручники, Арчер исчез и вернулся с большой чашкой кофе. Штайр собрала фотографии и папки, но как бы случайно оставила на столе чистые листы бумаги и черную авторучку.

– Прекрасная идея, – промолвила она, входя в комнату. – Но он, наверное, не такой дурак, чтобы купиться на это.

– Для нас он, разумеется, ничего рисовать не станет, но, будем надеяться, сделает какие-нибудь наброски для себя. – Я обратился к Терри: – Ты молодец, здорово прижала его.

– Могла бы и сильнее, если бы меня не останавливали. – Она посмотрела на Штайр: – Вы видели, как он отреагировал на прикосновение Арчера и когда я наклонилась к его лицу? Ему это очень не понравилось. Можно было надавить сильнее и…

– Послушайте, детектив, – произнесла Штайр негромко и отчетливо, – вы принимаете участие в допросе с нашего разрешения. Не забывайте, что допрос проводит Бюро. А у нас иные методы. Вы… действовали прекрасно, но позвольте продолжить нам.

Терри стиснула зубы, сдерживая ярость.

– После кофе он захочет пописать, а я не буду выпускать… очень долго, – проговорил Арчер, разряжая обстановку.

– Вы показали завидную сдержанность, – сказал я ему.

– Приходится, – буркнул он.

Затем мы все долго наблюдали за Карффом, как за животным в вольере.

Через десять минут он взял ручку, и мы подались вперед. А он положил ее и откинулся на спинку стула.

Мы ждали. Я болтал с доктором Штайр, и это, кажется, раздражало Терри, которая сделалась необычно тихой.

Прошло минут двадцать, и Штайр собралась уходить. Вслед за ней заторопилась Коллинз, забрав с собой Арчера.

– «Не забывайте», – прошептала мне Терри. – Ты слышал, она сказала мне «не забывайте».

– Не обращай внимания.

Карфф оставался без движения еще минут пятнадцать, и я уже стал думать, что неправильно рассчитал. Ричардсон заговорил о бейсболе, о том, что команда Нью-Йорка скверно начала сезон. Он расспрашивал меня, каковобыть рисовальщиком, а я его – каково быть агентом ФБР. Мы убивали время. Все лучше, чем наблюдать, как Карфф зевает и трет нос.

Неожиданно он взял авторучку и начал что-то рисовать на листе бумаги.

30

Примерно за полчаса Карл Карфф выдал весь свой репертуар. Он оказался левшой, и потому его «произведения» для Бюро и полицейского управления Нью-Йорка интереса не представляли.

Мы вернулись с Терри в ее кабинет усталые, но возбужденные.

– А он мог сымитировать левшу? – спросила она.

– Это возможно, лишь если Карфф одинаково свободно владеет обеими руками. Но я заметил, что правой он почти ничего не делал, разве что трогал нос.

Телефон Терри непрерывно звонил. Пресса пронюхала, что арестовали какого-то расиста. По каналу Си-эн-эн уже прошла передача «За кулисами организаций американских расистов». Завтра в газетах появится первая информация о Карффе, а вскоре таблоиды получат его фотографии. Пресса уничтожит Карффа, хотя эксперты уже подтвердили, что из его пистолетов пока никого не убили.

– Не сомневайся, его скоро выпустят под залог. – произнесла Терри. – У этой так называемой церкви хороший адвокат. Мне очень нравится, когда эти сволочи начинают стенать по поводу ущемления их гражданских прав.

– Да, призывы к свержению законной власти – это вроде как не считается, но попробуй только коснуться их конституционных прав. Жаль, надо было Арчеру придавить его посильнее. Я получил бы огромное удовольствие.

– А я бы с удовольствием помогла Арчеру, но меня постоянно одергивала Штайр – Терри вздохнула и взглянула на звонящий телефон.

– Ты не собираешься снимать трубку? – спросил я.

– Надоели приставучие журналисты.

Потом она улучила момент и соединилась с дежурным. Велела, чтобы никакие звонки к ней не пропускали.

– Я не собираюсь становиться дежурной на «горячей линии», – закончила она, положила трубку и повернулась ко мне. – Надо немедленно отсюда уйти, иначе я взорвусь.

На улице было темно. Мы были чересчур взвинчены, и я предложил пойти куда-нибудь выпить. Просто так предложил, без всякой надежды, а она вдруг согласилась.

Погода стояла чудесная, и мы решили прогуляться. Наконец увидели кафе, зашли, сели у стойки бара. Я заказал пиво, она – виски с мартини.

– Никогда бы не подумал, что ты пьешь виски, – улыбнулся я.

– Считал, что я ударяю по пиву? Так оно и есть, но я решила научиться пить виски, только разбавленное. Надо же как-то меняться.

– А мне Терри Руссо нравится такой, какая она есть.

Она тоже улыбнулась, пригладила волосы. Чокнулась своим бокалом о мою бутылку:

– За то, чтобы все расисты отправились прямо в ад.

– Поддерживаю тост.

Терри глотнула виски и поморщилась:

– Чувствуется, эта Штайр произвела на тебя впечатление.

Я не понимал, к чему она клонит, и пожал плечами.

– Ладно тебе, Родригес. Ты даже нарисовал ее портрет.

– Во-первых, не портрет, а набросок. А во-вторых, это получилось чисто… рефлекторно.

– Вот именно, рефлекторно. Однако рефлекс был иной. В общем, не вешай мне лапшу на уши. – Он глотнула еще виски и опять поморщилась.

– Тебе следует оставаться верной пиву.

– А тебе следует завести постоянную девушку.

– Это в каком смысле?

– Ани в каком.

Я нацелился в нее своей бутылкой пива.

– Отвечай немедленно, Руссо.

– Просто меня раздражают такие женщины, как Штайр. Ты читал ее биографию?

– Где?

– В Интернете. Я прочитала. Она окончила Смит-колледж, потом получила диплом магистра в Колумбийском университете, а в Гарварде защитила диссертацию. Ты понял, что это за штучка?