Он рассматривает свой рисунок, сминает его в руке и роняет в мусорную корзину. Ему больше не нужна никакая бутафория, никакой реквизит. И без того все предельно ясно.
Затем он стоит, вскинув голову к потолку. Там, наверху, гостиная со стильной мебелью, великолепные кресла, диван, телевизор с большим экраном. Он ради этого работал, считал важным. А теперь он другой, для него все это не имеет значения. Даже жена, которая ушла и забрала собой ребенка.
Когда это произошло? Несколько дней назад, месяцев, год?
А может, их вообще никогда не было? Все это выдумка? Он пытается представить лица жены и ребенка, но в его мозгу нет места. Там все заполнено картиной того, что он наметил совершить. Грандиозность замысла заслоняет опальное.
Он проверяет снаряжение. Все готово. Пора.
– Ты сказал: «Двадцать третья». Это улица или авеню?
– Не знаю. Дежурная продиктовала: «Двадцать третья, 202», я так и записал. Откуда мне было знать, что тут есть Двадцать третья улица и Двадцать третья авеню? Руки нужно оторвать тому, кто это придумал, чертов садист.
– Ладно, – усмехнулась Терри, – мы проехали всю Двадцать третью улицу, и там номера двести два не было. Значит, авеню.
Я выехал на Двадцать третью авеню, Терри смотрела номера. Наконец появился дом номер двести два, небольшой, кирпичный, на одну семью, на маленьком участке. Все очень буднично и скромно. А чего я ожидал? Что из трубы будет полыхать пламя, как на рисунке, сделанном по сну бабушки?
– Ну давай же, – поторопила Терри.
Я проехал мимо дома, развернулся и двинулся снова, пытаясь определить, есть ли там кто-нибудь. Автомобиля нигде не видно, но это ничего не значит. Я остановился на противоположной стороне улицы и опустил стекло.
– Попробуй туда заглянуть, – сказала Терри.
– Как? Сквозь стену, как Супермен?
– Я имела в виду окно, но если ты можешь видеть сквозь стены, то давай.
Окна закрыты жалюзи и шторами. Я повернулся к Терри:
– Извини, что втянул тебя в это дерьмо.
– Нет, – сказала она, – это ты извини, что я втянула тебя в расследование.
– Ну и что, мы так и будем извиняться друг перед другом? А время идет. Вот телефон, давай звони.
Терри набрала номер на своем мобильнике.
– Ну что там?
– Пока еще нет гудков. Расслабься. – Она прижала телефон куху. – Вот появились. Одни… два… три… четыре…
Я затаил дыхание.
– …пять… шесть… семь, – продолжила Терри. – Никто не берет трубку. Восемь… девять… десять. Там нет автоответчика. – Она отсоединилась.
– Как ты думаешь, он бы ответил, если бы находился там?
– Если бы заметил, что мы наблюдаем за его домом, то нет.
Мы посидели минут пятнадцать, ожидая каких-нибудь событий. Но ничего не произошло, и Терри произнесла:
– Пошли.
Она нажала ручку дверцы машины, но я ее остановил.
– Ты что, притащил меня сюда, а теперь струсил?
– Нет. Дай руку.
– Знаешь, Родригес, не время разыгрывать сейчас сюжеты с поздравительных открыток.
– Просто дай мне на секунду руку.
Я взял кувшин с голубой водой и окропил ею руки Терри, затем свои. Причем совершенно не чувствовал себя идиотом. Обычная подготовка перед битвой с сипами зла.
– Ты сказал: «Двадцать третья». Это улица или авеню?
– Не знаю. Дежурная продиктовала: «Двадцать третья, 202», я так и записал. Откуда мне было знать, что тут есть Двадцать третья улица и Двадцать третья авеню? Руки нужно оторвать тому, кто это придумал, чертов садист.
– Ладно, – усмехнулась Терри, – мы проехали всю Двадцать третью улицу, и там номера двести два не было. Значит, авеню.
Я выехал на Двадцать третью авеню, Терри смотрела номера. Наконец появился дом номер двести два, небольшой, кирпичный, на одну семью, на маленьком участке. Все очень буднично и скромно. А чего я ожидал? Что из трубы будет полыхать пламя, как на рисунке, сделанном по сну бабушки?
– Ну давай же, – поторопила Терри.
Я проехал мимо дома, развернулся и двинулся снова, пытаясь определить, есть ли там кто-нибудь. Автомобиля нигде не видно, но это ничего не значит. Я остановился на противоположной стороне улицы и опустил стекло.
– Попробуй туда заглянуть, – сказала Терри.
– Как? Сквозь стену, как Супермен?
– Я имела в виду окно, но если ты можешь видеть сквозь стены, то давай.
Окна закрыты жалюзи и шторами. Я повернулся к Терри:
– Извини, что втянул тебя в это дерьмо.
– Нет, – сказала она, – это ты извини, что я втянула тебя в расследование.
– Ну и что, мы так и будем извиняться друг перед другом? А время идет. Вот телефон, давай звони.
Терри набрала номер на своем мобильнике.
– Ну что там?
– Пока еще нет гудков. Расслабься. – Она прижала телефон к уху. – Вот появились. Одни… два… три… четыре…
Я затаил дыхание.
– …пять… шесть… семь, – продолжила Терри. – Никто не берет трубку. Восемь… девять… десять. Там нет автоответчика. – Она отсоединилась.
– Как ты думаешь, он бы ответил, если бы находился там?
– Если бы заметил, что мы наблюдаем за его домом, то нет.
Мы посидели минут пятнадцать, ожидая каких-нибудь событий. Но ничего не произошло, и Терри произнесла:
– Пошли.
Она нажала ручку дверцы машины, но я ее остановил.
– Ты что, притащил меня сюда, а теперь струсил?
– Нет. Дай руку.
– Знаешь, Родригес, не время разыгрывать сейчас сюжеты с поздравительных открыток.
– Просто дай мне на секунду руку.
Я взял кувшин с голубой водой и окропил ею руки Терри, затем свои. Причем совершенно не чувствовал себя идиотом. Обычная подготовка перед битвой с силами зла.
– О Боже! Прямо как в фильме «Изгоняющий дьявола».
– Это не больно, – заверил я.
Терри вытерла руки о рукав моей куртки, затем под своей проверила табельный пистолет.
– Ты готов?
– Да, – ответил я, сознавая, что начал готовиться к этому с тех пор, как сделал на бумаге первый карандашный штрих портрета Рисовальщика.
Мы вышли из машины и приблизились к дому.
Терри нажала кнопку звонка, который гулко отозвался где-то внутри.
– Что ты собираешься сказать ему?