На аргале кипятят часуйму — кирпичный чай с маслом и солью, который согревает и подкрепляет, а заодно смазывает пересохшие губы. Часуймой же, в свою очередь, заваривают цзамбу, заменяющую тибетцам хлеб. Насыпают в деревянную чашку горсть муки из прожаренного ячменя, подливают чаю, размешивают пальцами это крутое рассыпчатое тесто и едят его сырым. Тепло тут настолько драгоценно, что печь хлеб или лепешки оказалось бы для жителя нагорья неразрешимой задачей.
Национальная одежда тибетцев — чуба — шьется из домотканого сукна или овчины. Может быть, отсюда и пришло к нам через монголов слово «шуба»? Как и японское кимоно, тибетская чуба кроится с большим запасом по ширине и длине. Она, стало быть, годится для человека любого роста и комплекции. Подпоясываясь, тибетец подтягивает полы чубы до колен. Так что выше талии образуется большой напуск, где можно хранить все, что может понадобиться в течение дня: миску для часуймы, огниво, четки, кинжал.
Особенности высокогорья с его температурными контрастами выработали и своеобразный способ носить чубу. Днем тибетец обычно снимает ее с правого плеча, закинув пустой рукав за спину. В пылу работы может высвободить и обе руки. Но подул ветер — и одежда, чтобы закрыться от холода, у горца всегда под руками в самом прямом смысле слова.
Суровой природой высочайшего в мире нагорья порождены и многие другие своеобразные черты образа жизни его обитателей. Тибет, к примеру, — это край, где нет ни кладбищ, ни отдельных могил. Исключение — надгробный курган царя Сронцзан Гамбо и нескольких его потомков. Забальзамированные мощи покойных далай-лам и панчен-лам хранятся в золотых ступах, украшающих молельные залы ламаистских святилищ. В остальных же случаях похороны в Тибете означают не «предание земле», а «предание небу». В окрестностях Лхасы, неподалеку от монастыря Сера, мне показали огромный валун, где совершается это таинство.
Тело, завернутое в белую ткань, доставляют туда перед рассветом. Зажигают костер из сухих листьев, политых смесью ячьей крови и масла. Столб дыма привлекает гигантских грифов, которые тут же слетаются с окрестных гор. Профессиональные «членители трупов» рассекают тело надвое — от темени до копчика. Пернатым хищникам дают выклевать обе половины черепа, скармливают им внутренности покойника, затем мясо и, наконец, истолченные и смешанные с тестом кости. На мокром от утреннего тумана камне остается лишь несколько кровавых пятен. Насытившиеся валькирии тяжело взмахивают крыльями и улетают. Раз от умершего ничего не осталось — значит, он благополучно переселился на небо.
Почему именно такая форма похорон стала доминирующей в Тибете? Конечно, рыть могилы в здешнем скалистом грунте трудно, а при отсутствии какого-либо топлива, кроме кизяка, кремация обходилась бы слишком дорого. Но, кроме этих практических причин, тут, безусловно, сказалась и религиозная философия. По мнению буддистов, смерть есть рождение, переход на иной уровень бытия. И, стало быть, умершее тело должно быть принесено в дар другим формам жизни.
Тибет — одно из немногих мест на земле, где издавна существовала традиция многомужества. Объясняется это прежде всего экономическими причинами. Для бедных семей (что тут скорее правило, чем исключение) — это способ сохранить под родительским кровом всех сыновей, заплатив калым лишь за одну невестку. А главное — избежать раздела семейного имущества, что сулило бы разорение большинству тибетцев. Итак, принято женить лишь старшего сына, наследующего отцовский надел или пастбище. Младшие сыновья по мере того, как они подрастают, тоже присоединяются к этому браку. Естественной считается и связь свекра с невесткой. Вопрос об отцовстве никогда не встает. Есть лишь общая мать, ибо все дети в семье рождаются из одной утробы. А когда мальчики станут юношами, им опять-таки возьмут одну жену на всех.
Групповой брак может иметь и другую форму. Когда у состоятельных родителей есть несколько дочерей и ни одного сына, им сватают общего мужа. Но в этом случае зятя усыновляют, а матерью всех внуков считается старшая дочь. Если же замуж выходит вдова, то ее дочери становятся женами своего отчима, однако их дети все равно считаются потомством хозяйки дома.
Традиции многомужества и безбрачие монахов издавна создавали в Тибете избыток женщин при нехватке мужчин. Это вызывало обостренную конкуренцию между девушками и сформировало в обществе благосклонное отношение к добрачным связям. Если незамужняя тибетка беременеет, отец ребенка трудится в ее семье две недели до и две недели после родов. Затем родители девушки с благодарностью провожают его и причисляют младенца к собственным детям.
Многие тибетки носят ожерелье из нанизанных на ремешок серебряных монет. Принято считать, что каждая из них — любовный сувенир. Если монет мало — значит, девушка не пользуется вниманием мужчин и сосватать ее трудно. Знакомство же с чужестранцем, видимо, особенно ценится, ибо обозначается в таком монисте коралловым шариком. Не зря Марко Поло заметил в своей книге, что отправляться в Тибет нужно молодым.
Стою на верхней площадке Потады и складываю в уме два числа: 117 метров — высота дворца на холме, 3660 метров — высота Лхасы над уровнем моря. Стало быть, оказавшись здесь, я как бы снова поднялся на Фудзи — самую большую гору Японии. А ведь работающих там метеорологов японцы почитают прямо-таки как героев: полгода вокруг снега, зимой многодневные бураны, постоянно дает о себе знать разреженный воздух. В Тибете же такие места считаются низиной. Скотоводы кочуют гораздо выше Лхасы — на 4000–4500 метров.
С севера и юга Тибетское нагорье огорожено неприступными хребтами. Полсотни вершин вознесены тут природой более чем на 7000 метров. Пять пиков — восьмитысячники, среди которых мировой рекордсмен — Джомолунгма. Не удивительно, что в отрезанных от мира и друг от друга селениях время словно замедляло свой бег. Попав в Тибет в 1955 году, я почувствовал себя перенесенным в средневековье. Монастыри, знать, сановники владели всеми пашнями и пастбищами. Земледельцы и скотоводы находились у них в крепостной зависимости.
Структура населения Тибета была тогда примерно такова: среди миллиона жителей насчитывалось 600 тысяч крепостных земледельцев, 200 тысяч крепостных скотоводов, 50 тысяч ремесленников и торговцев. Седьмую часть населения (150 тысяч человек) составляли ламы. В Тибете было около двухсот знатных семей, но по богатству и власти они далеко уступали духовенству. Владея львиной долей земли, скота, рабочей силы, 2138 монастырей были и материальным и духовным оплотом феодальной системы.
Правители Китая издавна стремились сделать тибетское духовенство своей опорой. Еще в XIII веке, присоединив Тибет к своим владениям, Хубилай-хан пригласил в Пекин главу буддийской секты Сакья, дал ему титул «наставника императора» и поручил управлять тибетскими землями.
Впоследствии главенствующее положение в ламаизме обрела секта «желтых шапок». Ее основатель Цзонхава открыл в окрестностях Лхасы «три великих монастыря» — Ганден, Сера, Дрепан. (Им было разрешено иметь соответственно 3333, 5555 и 7777 монахов.) Чтобы поднять престиж духовенства, Цзонхава укрепил монашескую дисциплину, ввел обет безбрачия.