И тут же с Михаилом кинулись прочь, но не к забору, а, наоборот, в глубь территории, туда, где им и положено было в этот час находиться. Другое дело — Шурка, этому следовало дать деру и улепетнуть от завода как можно дальше, что он успешно и сделал.
В считаные секунды огонь охватил весь цех, с оглушительным грохотом стали рваться бочки с горючим, языки пламени, казалось, взметнулись до самого неба.
Склад горюче-смазочных материалов выгорел дотла. Все, что могли сделать немцы, — это не позволить пожару, в тушении которого самое деятельное участие, так, чтобы все видели их старание, приняли Алексей и Михаил, распространиться на другие цехи и заводские постройки.
Видимо, немецкие спецслужбы и русская полиция еще не успели завести на заводе своих осведомителей. Во всяком случае, никто из рабочих арестован не был, хотя допросили, разумеется, всех, кто находился здесь во время пожара.
Следующую диверсию подпольщики совершили по приказу командования отряда. Читателю уже известно, что перед уходом из города бойцы группы Сазонкина и военные минеры взорвали платину верхнего озера, что дало возможность частям Красной Армии относительно спокойно отойти и занять новые оборонительные рубежи.
Но ниже плотины, у Сукремля на Ломпади, был деревянный Гусенский мост, не настолько прочный, чтобы пропускать даже средние танки и тяжелую военную технику, но все же — переправа… По ней немцы перебрасывали к линии фронта подкрепления и боеприпасы.
Два подрывника отряда по заданию командира предприняли попытку взорвать мост, но их постигла неудача. Взрыв повредил лишь один пролет, и немецкие саперы быстро все восстановили. Движение по мосту оказалось прерванным лишь на несколько часов. Второй раз партизаны подойти к мосту уже не смогли — немцы значительно усилили его охрану со стороны леса. Тогда-то Золотухин и поручил довести дело до конца группе Шумавцова. Из отряда была доставлена взрывчатка, которую до поры до времени спрятали в Сукремле, в погребе доверенного лица партизан молодого парня Виктора Фомина. [15]
Несколько дней Шумавцов, Лясоцкий, Фомин и Толя Апатьев вели за объектом поочередно скрытное наблюдение. Поняли — днем ничего не сделать, слишком интенсивное движение. Остается ночь, поэтому придется с вечера заночевать в Сукремле, в сарае Вити Фомина. Напрямую к мосту не подойти — часовые непременно заметят, без предупреждения могут открыть огонь на поражение. Значит, надо спуститься к берегу на некотором удалении от моста и идти к нему, прикрываясь высоким прибрежным кустарником. Лучшее время для операции — перед рассветом, когда движение по мосту еще не возобновляется, а уставшие часовые невольно ослабляют бдительность.
К ночи, выбранной для операции, погода резко ухудшилась. Поднялся порывистый, пронизывающий ветер, способный пробрать немецких солдат в их тонких шинелях до костей. Если же оценивать такую погоду с позиций диверсанта-подрывника, то она — самая подходящая.
Фомин и Апатьев укрылись напротив моста для наблюдения, Шумавцов и Лясоцкий же спустились в стороне к берегу и начали осторожно пробираться к цели. Сколько на то ушло времени, они потом толком припомнить не могли. Но промокли и продрогли основательно. Знали, что толовым шашкам и бикфордову шнуру вода не страшна, но опасались, что отсыреют, хоть и завернуты в клеенку, спички. На всякий случай коробок был у каждого. Опасались не зря — в отряде кончился запас специальных спичек, не боящихся влаги, пришлось взять обычные.
Наконец ребята подобрались к мосту. Сверху их теперь никто не увидит, и главное — не выдать себя неосторожным стуком, не сорваться с плеском в воду с осклизлых бревен опор. И вот уже юные минеры изоляционной лентой прикрепляют к сваям толовые шашки, устанавливают взрыватель со змейкой бикфордова шнура. Остается последнее — зажечь негнущимися, замерзшими пальцами спичку и поднести крохотное пламя, прикрывая его ладонями от порывов ветра, к концу бикфордова шнура. Раздалось тонкое, едва слышное шипенье — это затлел, с постоянной скоростью приближаясь неумолимо к взрывателю, негасимый скрытый огонек…
— Теперь уходим, — шепчет, а самому кажется, что кричит во весь голос, Алексей.
Лясоцкий скорее угадывает, чем слышит, эти слова.
Тем же путем — назад. Потом — рывок наверх и в сторону, в спасительную темень за пожарное депо. Теперь уже не страшно, если со стороны моста их заметят часовые — из автоматов, на таком расстоянии да в полутьме, не попадут, а погоня уже не настигнет. Потому что преследователям надо сначала перебежать мост, а ему существовать осталось всего несколько сек…
Взрыв!
Просвистел над головой Алексея обломок какой-то доски, а может, просто крупная щепка. Так хочется обернуться, вернуться назад, взглянуть — что там, где только что темнел мост.
Нельзя.
Надо уходить.
Дворами, только им ведомыми проулками и огородами, чтобы не напороться на немецких солдат и полицаев, которые через несколько минут помчатся со всего города к месту взрыва…
И все-таки главным делом подпольщиков была разведка. Они внимательно следили за перемещениями воинских частей, следующих через город, отмечали для себя появляющиеся новые склады и оборонительные сооружения.
Собранную информацию бесперебойно переправляли в отряд — либо через основного связника партизан Афанасия Посылкина, встречи с которым происходили в лесу, за окраиной города, либо, позднее, через Зину Хотееву. Иногда сообщения передавались бесконтактным способом — иными словами, донесение закладывалось в условном месте: дупле дерева, расщелине пня и т. п.
Этот канал связи действовал настолько успешно, что Золотухин счел удобным подключить к нему еще одну свою разведчицу — молодую учительницу из села Заболотье Олю Мартынову, тихую, застенчивую девушку, которую очень любили ее ученики из младших классов. Совсем недавно Оля вышла замуж, но семейной жизнью пожить почти не успела — началась война, и мужа призвали в армию.
По заданию Золотухина, Ольга побывала в Жиздре и Кирове. Собранную информацию она передала по возвращении Марии Лясоцкой, которая с первой же оказией переслала ее в отряд. В своем донесении Мария Михайловна писала:
«Из Жиздры и Кирова вернулась «Весна». Последняя сообщила: в г. Кирове расположен немецкий гарнизон численностью 150–200 человек. По городу проходят автомашины с грузами и живой силой, как в сторону передовой, так и обратно. Оккупантами ведется сильная пропаганда о падении Москвы. Местное население смутно представляет положение дел на фронтах Отечественной войны, крайне нуждается в правдивой информации.
По рассказам беженцев, возвращающихся к своим очагам, в Волхове и Белеве стоит фронт. По правой стороне Оки наши войска, по левой — немецкие войска. В районе Белева большое скопление немецких войск.
В Жиздре оккупанты спешат установить «Новый порядок», в городе есть городская управа и бургомистр города, в деревнях назначены старосты и волостные старшины, есть полиция не более 20–30 человек. Районная структура упразднена. Жиздра будет уездным городом, но какой губернии, неизвестно. Городская больница стала немецким госпиталем.