— С оттяжкой бьет, сволочь, — крикнул кто-то в рядах военнопленных.
Лагерный пес-полицейский вложил всю свою огромную силу в этот удар. Он ждал крика, так как считал, что выдержать такой удар человек не в силах. А Иван молчал. Лонгвин растерянно улыбнулся, посмотрел на фон Шмитке и ничего не мог понять. Затем он схватил своей огромной лапой за волосы военнопленного: уж не мертвый ли он. Иван был живой. Он смотрел на разъяренного полицейского и улыбался.
Шмитке удивленно смотрел на военнопленного. Его нещадно бьют, а он смеется. До чего же непонятны эти русские. Ничего, смеяться ты сейчас перестанешь. И он грозно взмахнул рукой Лонгвину.
Широко размахнувшись, тот ударил еще раз. Иван молчал. Полицейский яростно опустил шомпол еще раз на тело Седова. Гимнастерка не выдержала, треснула на месте удара, и из дыры брызнула кровь.
Жизнь покидала Ивана. Вот он поднял голову и что-то пробормотал. К нему подскочил переводчик. Седов еле шевелил губами и тихо говорил:
— Господин обер-лейтенант, я знаю, кто победит.
По команде Шмитке полицейские быстро развязали военнопленного, помогли встать ему на ноги. Пошатываясь, весь в крови, он печальным взором смотрел на военнопленных. Он прощался с ними.
А Шмитке весело говорил солдатам:
— Русских надо почаще бить. Только после этого они будут делать то, что от них требуется…
Затем обер-лейтенант повернулся к военнопленному и спросил:
— Так кто же победит? Говори, Ванька. Мы все внимательно слушаем.
Иван Седов подтянулся и изо всех последних своих сил крикнул:
— Победит Красная Армия, сволочь ты фашистская… А ты, гад, скоро ответишь за свои злодеяния.
Переводчик замялся, но Шмитке грозно крикнул, приказав тому переводить дословно. А Иван Седов повернулся лицом к военнопленным и еще громче добавил:
— Товарищи, победа будет за нами. Смерть немецким фашистам. Да здравствует…
Не целясь, обер-лейтенант спокойно разрядил в Ивана целую обойму. Охранники удивленно смотрели на русского, который еще какое-то время улыбался, а затем рухнул на землю. Опустив головы, замерли колонны военнопленных, отдавая последние почести солдату и колхознику, простому человеку с великой реки Волги.
Вот взбешенный фон Шмитке дал команду надеть шапки, блоковые полицейские заорали на всю площадь, и вскоре колонны военнопленных были готовы к выходу на работу. Сегодня представление обер-лейтенанту не очень удалось. Оно ему даже не понравилось. Он видел, что геройская смерть русского Ивана вызвала не только удивление у охранников, но и восхищение. Таких Иванов надо расстреливать сразу, чтобы не роняли они зерна сомнений в души солдат фюрера. Он посмотрел на часы: уже полтора часа военнопленные должны были работать. Он хотел уже было отдать команду к движению, но тут его внимание остановилось на военнопленном в центре. Ведь была дана четкая и ясная команда: надеть шапки. Весь лагерь был в шапках, а он стоял с непокрытой головой, сверкая лысиной. Обер-лейтенант непокорных не любил. Взмахом руки он подозвал воспитателя 5-й роты и кивнул на центр площади. Тот сразу понял, чем недоволен начальник. По знаку воспитателя блоковый полицейский схватил за шиворот военнопленного, поддал ему пинка тяжелым ботинком, и тот вскоре докладывал, что лагерный номер 1128 прибыл по приказу начальника лагеря.
Шмитке зло ухмыльнулся и строго спросил:
— Почему ты не выполнил мой приказ?
Невысокий, совсем худой военнопленный сразу понял, о чем идет речь. От волнения он стал заикаться и никак не мог объяснить, где его шапка. Наконец он кое-как собрался и сказал:
— Шапку, господин начальник, я потерял.
Обер-лейтенант удивленно взмахнул руками и грозно спросил:
— А ты знаешь, что твоя шапка является собственностью великого Рейха?
И он посмотрел на солдат, которые утвердительно загалдели. Бледный военнопленный только лишь кивнул головой. Что оставалось ему делать? Попробуй ответь иначе, и тут же получишь пулю в лоб. А Шмитке продолжал:
— За уничтожение имущества и вещей великой Германии полагается расстрел. Ты знаешь об этом?
Лагерный номер 1128 опять кивнул головой. Шмитке подозвал солдата и сказал:
— Вот он тебя расстреляет. Ты нанес ущерб великому Рейху и должен понести за это заслуженное наказание.
Военнопленный в знак согласия в третий раз уже совсем спокойно кивнул головой. «Черт с ними, пусть стреляют, — подумал он, — наконец кончится эта страшная жизнь». А Шмитке подозвал переводчика и тому что-то приказал. Улыбаясь, переводчик шепотом долго что-то растолковывал полицейскому, затем подтолкнул его в плечо, и тот весело побежал к бараку. Блоковый вернулся очень быстро. В руках он держал цигейковую детскую шапочку. Почти новенькая, совсем маленькая, она непонятно как попала в этот страшный лагерь. Блоковый полицейский бросил ее к ногам военнопленного, а переводчик сказал:
— Герр Шмитке добрый человек. Он дарит тебе шапку. Надевай…
Военнопленный быстро схватил шапочку и попытался натянуть ее на голову, но, как ни старался, ничего у него не получалось. Шапочка прикрывала лишь макушку. Солдаты… хохотали. К военнопленному подскочили полицейские, но и с их помощью шапка не натягивалась. Один из них ударил 1128-го номера в нос кулаком, другой саданул так его по макушке, что он потерял сознание. Тут же притащили ведро с водой и вылили на военнопленного. Он поднялся на ноги, мокрый, с окровавленным носом и детской шапочкой в руках. Улыбающийся Шмитке, обращаясь к военнопленным, с пафосом произнес:
— Впредь я советую всем беречь вещи, принадлежащие великому Рейху. За их утерю у нас только одна мера наказания — расстрел. Но я сегодня добрый.
Он махнул рукой, и солдат, стоявший около военнопленного, вернулся к смеющимся охранникам. А обер-лейтенант продолжал:
— Сегодня мы не будем расстреливать этого военнопленного, хотя расстрел он заслужил. Но…
Он поднял пален, артистически прошелся по трибуне и сказал:
— Но нельзя и оставить эту провинность без наказания. Поэтому я назначаю ему 25 ударов резиновой плетью. Это заставит 1128-го беречь вещи великой Германии. Как, солдаты, правильное мое решение?
Солдаты хором весело ответили:
— Герр обер-лейтенант, военнопленный получил по заслугам. Вы, как всегда, правы.
Шмитке в знак благодарности кивнул им головой, затем постучал пальцем по стеклу часов и сказал:
— Русские свиньи, вы украли у великого Рейха один час 52 минуты рабочего времени. Вы все — саботажники, поэтому будете работать без обеда и не до 20 часов, как обычно, а до 21 часа. А теперь слушайте внимательно.
Военнопленные подняли головы что придумал еще их истязатель. А обер-лейтенант продолжал:
— К станции, на место работы, вы всегда двигаетесь как черепахи, на полтора километра тратите 30 минут. Сегодня придется… — Он усмехнулся и, довольный собой, весело произнес: — Заняться зарядкой с бегом. Ведь бегали вы в Красной Армии, были у вас кроссы, различные соревнования. Вот и сегодня на полтора километра вам дается 15 минут. Отстающие будут пристреливаться на месте как саботажники. Ты, слышишь, Дитрих, что я сказал? Пристреливать на месте всех отстающих.