К счастью, меня спас полицейский патруль и укрыл в фургоне для арестованных. «Куда смотрит ваш профсоюз? — укорял меня сержант. — Работать в горячей точке без каски — значит нарушать технику безопасности!»
Во время холодной войны большинство наших журналистов, а тем более дипломатов всячески уклонялись от публичных выступлений. Но кураж побуждал меня идти на риск и принимать вызов. После нескольких удачных выступлений в Англии меня стали часто приглашать в колледжи Оксфорда и Кембриджа.
Секретарь парткома посольства рапортовал в Москву об успехах нашей внешнеполитической пропаганды. В действительности же я был нужен «фабрикам джентльменов» как боксерская груша — как живой большевик, в полемике с которым будущие консерваторы могли бы поточить свои молодые зубы.
Однажды меня даже пригласили выступить в палате общин перед членами комитета по международным делам. Когда я увидел под сводами Вестминстерского дворца три дюжины депутатов, признаюсь, что душа у меня ушла в пятки.
Попросил разрешения начать с китайской притчи. Однажды единственная женщина, оказавшаяся среди собеседников Конфуция, спросила его: «Почему мир так несправедлив? Когда мужчина совершает супружескую неверность, его престиж в обществе растет. А если это же сделает женщина — все ее порицают».
Конфуций взял чайник и стал молча разливать чай. «Почему ты молчишь, учитель?» — «А я уже дал тебе ответ, причем наглядный. Из носика чайника я наполнил шесть чашек. Это нормально. Но можно ли из шести чайников лить чай в одну чашку? Это было бы противоестественно».
Депутаты засмеялись. А я продолжал аналогию. «Когда одного парламентария терзают вопросами три дюжины журналистов — это обычное дело. Но если три дюжины таких профессиональных полемистов, как вы, возьмут под перекрестный огонь одного-единственного газетчика, получится негуманно».
Атмосфера разрядилась, и я начал отвечать на вопросы. Потом сказал: «Наш поединок проходит в неравных условиях. Вы говорите на родном языке, а я скован своими лингвистическими возможностями, вынужден рассуждать примитивнее, чем мог бы. Справедливее будет полемизировать на китайском или хотя бы на немецком».
Я, конечно, блефовал. Но правильно сделал ставку на стойкое неприятие англичанами каких-либо языков, кроме своего.
Политическая жизнь Страны восходящего солнца, образно говоря, вошла в полосу землетрясений. Таков лейтмотив японских газетных передовиц и телевизионных комментариев последних лет. С 2006 года в Токио сменилось пять премьер-министров. Трое из них возглавляли правительство по году. А четвертый — Юкио Хатояма, при котором оппозиционная Демократическая партия впервые завоевала большинство в палате представителей, продержался у власти всего 259 дней.
После его отставки главой кабинета стал бывший министр финансов 63-летний Наото Кан. Его главной задачей стало исправить неблагоприятное впечатление о своем предшественнике, не допустить, чтобы Демократическая партия потеряла на очередных выборах голоса избирателей.
Победа Хатоямы в августе 2009 года была политической сенсацией. Ведь она положила конец монополии Либерал-демократической партии, которая правила Японией почти все послевоенные годы. Но беда Демократической партии состояла в том, что она завоевала большинство в ключевой нижней палате в разгар глобального финансово-экономического кризиса. А в такое время куда удобнее находиться в оппозиции и критиковать правительство, нежели самому управлять кораблем во время бури.
Всякий раз заветной целью ЛДП было получить в ключевой нижней палате парламента свыше 300 мандатов, то есть вдвое больше, чем все их соперники, вместе взятые, а задачей оппозиции — завоевать там хотя бы полтораста мандатов, дабы блокировать попытки правящей партии вносить изменения в конституцию.
Однако на сей раз все произошло с точностью до наоборот, что дало повод сравнивать итоги выборов с политическим землетрясением. Сенсационную победу одержала оппозиционная Демократическая партия (ДПЯ). Уже располагая большинством в палате советников, она провела в палату представителей 308 своих депутатов, тогда как либерал-демократы, находившиеся у власти почти все послевоенные годы, получили там лишь 119 мест. Налицо, стало быть, та же полуторапартийность, только в зеркальном отражении.
Неспособность Юкио Хатоямы осуществлять эффективные антикризисные меры, судя по всему, толкнула его к популистским шагам. С одной стороны, ублажить левые демократические силы, недовольные затянувшимся американским военным присутствием, а с другой — потрафить правым реваншистским кругам жесткими заявлениями по территориальному спору с Россией. Полагаю, что на обоих этих направлениях он потерпел неудачу.
Хатояма клятвенно обещал своим избирателям убрать с Окинавы базу морской пехоты США. После девяти месяцев переговоров американцы согласились лишь переместить ее из центра в восточную часть острова. Но найти альтернативное место для боевой подготовки морпехов так и не удалось.
Окинава по-прежнему остается средоточием американского военного присутствия. Пользуясь своей экстерриториальностью, американские вояки, находящиеся в увольнении, ведут себя с местными жителями отнюдь не безупречно.
Как уже отмечалось, либерал-демократы находились у власти практически все послевоенные годы, уступив ее за это время оппозиции лишь пару раз на пару лет. В один из таких кратких периодов премьер-министром Японии стал лидер Социалистической партии Итиро Хатояма (дед недавнего премьера). В 1956 году он уговорил Хрущева подписать советско-японскую декларацию, на основании которой было прекращено состояние войны и восстановлены дипломатические отношения между нашими соседними государствами (без чего, кстати говоря, Япония не могла стать членом ООН).
Дело в том, что в 1951 году Сталин не захотел подписывать Сан-Францисский мирный договор, где сказано, что «Япония отказывается от всех прав, правооснований и претензий на Курильские острова». Для Москвы было неприемлемо, что китайским представителем в Сан-Франциско был уже свергнутый режим Чан Кайши, тогда как Китаем с 1949 года управляло правительство Мао Цзэдуна.
Воспользовавшись тем, что СССР не стал участником Сан-Францисского мирного договора, Токио выдвинул территориальные претензии на четыре южных острова Курильской гряды: Итуруп, Кунашир, Хабомаи и Шикотан.
При подписании декларации 1956 года Хатояма уговорил Хрущева сделать хоть какую-то уступку Японии.
Так в декларации появилась статья девятая, где сказано: идя навстречу пожеланиям японского народа, СССР в качестве жеста доброй воли готов после подписания мирного договора передать (не вернуть, а именно передать) Японии два небольших острова — Хабомаи и Шикотан, дабы навсегда закрыть территориальный спор.