Иносказательно, но достаточно ясно…
За все годы сотрудничества Леман лишь однажды попал «под колпак». Некая Элизабет Дильтей на почве ревности настрочила донос, что ее любовник, сотрудник гестапо по фамилии Леман, является иностранным шпионом. За Вилли установили наблюдение, которое он, как опытный профессионал, немедленно засек, крайне встревожился и принял все меры предосторожности. Прошло несколько недель, его вызвали к руководству и… принесли извинения. Оказывается, в одном из рефератов гестапо работал неизвестный ему однофамилец! Этот Леман ничьим шпионом, как показало расследование, не был, а любовница просто решила таким способом отомстить ему за измену. Так что за «Брайтенбахом» следили по ошибке. В конечном счете, слежка даже пошла ему на пользу. Начальство поневоле лишний раз убедилось в его абсолютной благонадежности.
Итак, по всему получалось, что дал о себе знать, немало рискуя собственной безопасностью, именно «Брайтенбах». В связи с возникшим вопросом о возобновлении с ним связи, Журавлев, внимательно изучив его рабочее дело, составил справку для руководства, в которой, в частности, отметил: «За время сотрудничества с нами с 1929 г. без перерыва до весны 1939 г. «Брайтенбах» передал нам чрезвычайно обильное количество подлинных документов и личных сообщений, освещающих структуру, кадры и деятельность политической полиции (впоследствии гестапо), а также военной разведки Германии. «Брайтенбах» предупреждал о готовящихся арестах и провокациях в отношении нелегальных и «легальных» работников резидентуры в Берлине… Сообщал сведения о лицах, «разрабатываемых» в гестапо», которые нас интересовали…»
Далее Журавлев, взяв на себя немалую для того времени ответственность, твердо сделал заключение, что у советской разведки никогда не возникало каких-либо сомнений в честности этого чрезвычайно ценного агента.
По логике вещей, разобраться с автором подброшенной записки, а затем восстановить с ним связь следовательно поручить берлинскому резиденту. Однако прямо об этом вслух не говорят, руководство разведки понимало, что майор государственной безопасности дело непременно завалит, и уже навсегда.
После долгих раздумий и, видимо, согласований, Фитин вызвал к себе Короткова и в присутствии Судоплатова и Журавлева сообщил ему в своей обычной, вовсе не приказной манере:
— Александр Михайлович, в Берлин придется выехать вам.
23 июля 1940 года заместитель Фитина майор государственной безопасности Судоплатов [50] подал наркому НКВД Берия рапорт, в котором испрашивал его согласия на командировку в Германию сроком на один месяц заместителя начальника 1-го отделения 5-го Отдела ГУГБ НКВД лейтенанта госбезопасности тов. Короткова А. М.
Судоплатов докладывал:
«Намечаем дать тов. Короткову следующие задания:
1. Провести установку, связаться и возобновить работу с агентами 5-го Отдела ГУГБ… связь с которыми была законсервирована, и с агентами выведенным за кордон 5-м Отделом в 1940 году.
2. Установить, провести проверку и на месте выяснить возможность возобновления связи с бывшими источниками 5-го Отдела… работа с которыми была законсервирована в 1936-38 годах».
Нарком согласие на командировку дал, необходимый приказ подписал. В общей сложности Короткову предстояло восстановить связь примерно с десятью агентами. Разумеется, на деле выполнение столь ответственного задания потребовало больше времени, чем первоначально намеченный один месяц.
На время командировки ему был присвоен новый псевдоним — «Степанов».
В доверительном разговоре Журавлев дал понять Короткову, чтобы он постарался щадить обостренное самолюбие младшего Кобулова, но, по возможности, принимал решения, как ему действовать, в зависимости от оперативной обстановки самостоятельно.
— Только не раздражайте «Захара» явным непослушанием, постарайтесь внушить ему, что инициатива исходит от него самого…
Коротков в ответ иронически улыбнулся, ну, разумеется, только так и никак иначе…
Одним из агентов, с которым следовало восстановить связь, был «Балтиец». За этим псевдонимом скрывался доктор Арвид Харнак. Перед отъездом в Германию Александр внимательно ознакомился со всеми материалами, относящимися к «Балтийцу», после чего ему стало ясно, почему связь с ним была прекращена. Всему виной, как он и предчувствовал, стало то обстоятельство, что работали с ним исключительно изобличенные ныне «враги народа».
Первым с Арвидом Харнаком еще в начале тридцатых годов, до прихода Гитлера к власти, познакомился советский консул в Кенигсберге, а затем сотрудник полпредства в Берлине Александр Гиршфельд, связанный с военной разведкой Красной Армии. Он сообщил о Харнаке как о перспективном источнике первому секретарю полпредства Сергею Бессонову [51] .
Доктор Арвид Харнак действительно во всех отношениях был личностью выдающейся. Он родился в 1901 году в Тюрингии. Отец его был профессором Высшей технической школы, дядя — известным богословом. К тридцати годам Арвид успел стать обладателем дипломов трех университетов и двух докторских степеней: по юриспруденции и философии. Как проявивший исключительные способности, он получил стипендию Фонда Рокфеллера, что позволило продолжить учебу в аспирантуре в Англии и США. В университете штата Висконсин он познакомился с Милдред Фиш — из старинной американской семьи немецкого происхождения, и вскоре женился на ней. Милдред и сама была способным молодым ученым — доктором филологии и профессионально занималась переводом на английский язык классиков немецкой литературы.
К этому времени Харнак уже проявил глубокий интерес к рабочему движению и разделял социалистические взгляды.
Вернувшись в Германию, Харнак примкнул к Союзу работников умственного труда, объединявшему широкие круги либеральной и прогрессивно настроенной интеллигенции, и вошел в состав его правления. Вскоре он стал также секретарем «Общества изучения советской плановой экономики» (Арплан). Обе эти организации находились под прямым влиянием Германской компартии. Председателем Арплана был профессор Йенского университета Фридрих Ленц. После прихода нацистов к власти Ленц, известный своими левыми взглядами, эмигрировал в США.
Летом 1932 года в составе делегации Арплана Харнак приезжал в СССР по приглашению ВОКС. За три недели делегация побывала в Москве, Ленинграде, Киеве, Одессе, Днепропетровске (на строительстве Днепрогэса). К этому времени Харнак уже нелегально состоял в компартии Германии (в некоторых западных компартиях существовала практика негласного членства). Взгляды молодого ученого полностью разделяла его жена Милдерд.