— Я должен позвонить, — сказал Фрэнки. — Мой босс хочет знать, как идут дела.

— Да, конечно.

Карабин перешел улицу, бросил в автомат пять центов и попросил телефонистку соединить его с квартирой Мейера, Он знал, что в этот час старик еще не спит: как обычно, подсчитывает дневную выручку и отправляет курьера в аэропорт, чтобы тот успел обналичить чеки сразу после открытия банка, в десять утра.

Но сегодня Мейеру было не до отчета.

— Какого черта ты звонишь так поздно? Я жду уже несколько часов.

— Мейер, что случилось?

— Люди, которые согласились нам помочь, нашли этого парня и прислали весточку. А теперь слушай.

— Я весь внимание.

— Есть одна шлюха, которая работает в борделе как раз напротив того места, где показывают грязные фильмы...

— «Шанхай». На Санха. Мы здесь рядом.

— Да. Несколько месяцев назад, когда конгрессмен был в городе, он начал бить ее, а наш малый оттащил его. Он спас ей жизнь. Но в день, когда он удрал, шлюха исчезла. И с тех пор не выходила на работу.

— Думаете, он там?

— Фрэнки, не гони волну. Не выпрыгивай из штанов, как выпрыгивал в последнее время. Не торопись. Удостоверься, что он там. Действуй мягче, точнее, осторожнее. На этот раз ты не должен ошибиться.

— Я не подведу вас, Мейер. Теперь не подведу.

— Она живет на улице Санха. Дом номер сто шестьдесят два, квартира двести пять.

Фрэнки занес адрес в записную книжку.

— Мы едем.

— Пусть Санха станет местом его упокоения, — сказал Мейер.

56

Уснуть было невозможно. Мигающий оранжевый свет вывески театра «Шанхай» проникал в окно маленькой квартиры напротив. Бороться с ним было невозможно. И убежать некуда. Мало того, в воздухе стоял треск из-за плохой проводки. Но больше всего раздражало переменное пульсирование ненадежной средней буквы.

Эрл отворачивался от нее и заставлял себя спать, но рано или поздно треск прорезал темноту, его глаза раскрывались сами собой и видели отблески на стене. Это мешало ему снова погрузиться в беспамятство. Суэггер ворочался с боку на бок, а вместе с ним ворочалась и она.

Эсмеральда молчала. Она не спала. Только смотрела на него с обожанием, как на святого. На второй день это стало тяготить его. Если бы она говорила на его языке, он возопил бы: «Чего ты хочешь? Зачем пялишься на меня? Ты что, сумасшедшая? Нельзя так смотреть на человека».

Но она смотрела, немая и безгласная. Теперь Эрл видел, что она слишком тучная и без косметики даже страшная.

Красивого лица и тела, на которые клюнул конгрессмен Гарри Этеридж, не существовало в помине; это была иллюзия старика, слишком много думавшего о сексе и охотившегося за ним повсюду.

Кожа у нее была пористая. Зубы вставные. Когда-то Эсмеральду пытались зарезать, и с тех пор у нее на шее остались шрамы, спускавшиеся до ложбинки между темными грудями. Это были не те роскошные груди, которыми щеголяли длинноногие крошки в коротких юбочках, снимавшиеся во время войны на фоне бомбардировщиков; без лифчика они обвисали, словно увядшие цветы, и мотались под блузкой туда-сюда. Волосы у нее были черные и сальные. Левую ноздрю украшало родимое пятно. Нос напоминал переваренную картофелину. Пальцы были короткими, предплечья подобны окорокам, а зад представлял собой одно сплошное полушарие.

В первую ночь она была оживлена и хотела заняться своим делом. По этому случаю ее щеки были нарумянены, пухлые губы накрашены алой помадой, брови и ресницы начернены. «На такую старуху мог бы польститься только бедолага-матрос, пробывший в море целый год», — думал Эрл.

Этой сильно потасканной, не раз болевшей заразными болезнями женщине было уже за сорок. Она хорошо знала, чего хотят мужчины, и ничему не удивлялась. Ничему, кроме своей любви к Эрлу.

Сам того не желая, он открыл шлюз, который удерживал ее чувства. Шлюз, заколоченный тридцатью годами издевательств. Сутенеры били ее, клиенты издевались, требуя исполнения самых странных причуд, mamasitas относились словно к куску мяса, платя за все мучения несколько жалких песо, а иногда доллар-другой. Утром она возвращалась в свою маленькую квартирку напротив «Шанхая» и оставалась наедине со своими страхами и сомнениями.

Теперь она поклонялась только святому Эрлу. Иисус перестал для нее существовать, хотя в каждой комнате крошечной квартирки висели два-три изображения его крестных мук.

«Милая, — думал Эрл, — ты могла бы найти кого-нибудь получше меня, старика».

Но Эсмеральда так не считала. Она не сводила с него обожающих глаз. В первую ночь она кокетливо прикасалась к нему, словно хотела сказать: «Делай со мной все, что пожелаешь».

Он качал головой, но это только подливало масла в огонь. Он вынул бумажник и показал ей фотографию Джун, сделанную в январе 1945 года, во время выпускного вечера педагогического колледжа юго-восточной части штата Миссури, на котором он присутствовал по обязанности. Эрл, находившийся в краткосрочном отпуске, влюбился в Джун с первого взгляда. На следующий день они поженились, а через неделю после свадьбы он вернулся в свой батальон, готовившийся к высадке на Иводзиме.

— Моя жена, — громко сказал он по-английски, не зная нужного испанского слова, но надеясь, что при виде ее хрупкой красоты, вздернутого носика, пушистых волос, точеных губ и теплых серых глаз Эсмеральда поймет, за что он так любит свою жену, хотя Джун наверняка устала от него и по горло сыта его приключениями.

Но Эсмеральда не поняла. Нет, она поняла, что Эрл женат, но до нее не дошло, почему это предполагает целомудрие. Да, она верила, что Эрл любит свою жену, это прекрасно, а теперь давай ляжем и трахнемся.

— Нет, — сказал Суэггер, понимая, что причиняет ей боль, и жалея об этом. — Нет.

Как ей объяснить, что он хочет остаться верным своей Джун? Это единственное, что у него осталось.

Эсмеральда игриво прикоснулась к его ляжке.

— Нет, — сказал он, — я женат. У меня есть жена.

* * *

Это было три дня назад. Теперь оставалось только ждать. Эсмеральда не исчезала на ночь. Она была его часовым. Днем она выходила и возвращалась с едой, купленной на деньги Эрла: рисом, бобами, пинтой молока, сэндвичами с яичницей, банановыми чипсами, зажаренными наподобие картофельных, — и этим он и питался.

Он боялся.

Эрл боялся.

Нет, не то слово. Просто чувствовал себя беззащитным. Он искал какое-нибудь оружие, но лишить человека жизни можно было только фруктовым ножом или старым стулом, если его сломать и сделать из ножки дубинку. Нет, ему был нужен пистолет. Эрл знал, что без пистолета против хорошо вооруженного врага ему не выстоять.

Он подумывал выйти ночью, пристукнуть какого-нибудь копа и забрать состоявший на вооружении здешней полиции девятимиллиметровый «стар», очень похожий на привычные ему пушки сорок пятого калибра. А если повезет, он столкнется с одним из трех своих врагов, вооруженных автоматом «томми».