«А ты думал, что мы выиграли эту войну, – сказал он себе. – Думал, что мы в конце концов расставили все на свои места, а теперь объявился этот парень, который намерен обогнать всех, восстановить Россию и вернуть ракеты в пусковые шахты, и в результате все вернется к старому поганому положению. Эй, ты, на экране, а нет ли где-нибудь хороших новостей?»
Он чувствовал, как к глазам почти неудержимо подступают слезы. Он тосковал по своей старой жизни: по своей жене, по своей заброшенной ферме, по заболевшим животным, которых он умел так терпеливо и заботливо выхаживать, по своей замечательной дочурке, даже по деньгам. Люди, неужели все пошло прахом?
Все это у него отобрали.
Боб выключил телевизор, и в комнате стало тихо. Но только на мгновение. Где-то через несколько номеров кто-то яростно орал на кого-то. Где-то снаружи громко плакал ребенок. Сквозь стены пробивались голоса других телевизоров. С шоссе доносился гул машин. Взглянув в окно. Боб увидел сумятицу неоновых вывесок кафе быстрого питания, баров и винных магазинчиков, расположенных на другой стороне шоссе; они вразнобой мигали и смешивались одна с другой, образуя форменный винегрет.
«Господи, я ненавижу оставаться в одиночестве, – подумал он. – Именно поэтому Соларатов одолеет меня. Ему нравится быть одному. Я многие годы жил один, я бился в одиночку. Но теперь я лишился этого преимущества. Я хочу к своей семье. Хочу к моей дочери».
В ушах у него зазвучали слова какого-то старого рок-н-ролла, примитивные, жалобные и режущие душу: «Все черно вокруг, – пела мелодия, – вернись, мой нежный друг».
Ну да, конечно, но ведь ты не торопишься возвращать ее. Ты просто собираешься отсиживаться здесь, и в конце концов этот гребаный русский разыщет тебя и разделается с тобой.
Грязный потолок, паутина, плесень, отзвук чужого горя, смешанный с шумом уличного движения, и посреди всего этого – он, не имеющий представления о том, как разгадать ту загадку, которую он обязан разгадать.
«Ты думаешь, что все вращается вокруг тебя, и это не позволяет тебе видеть того, что происходит в мире», – сказала ему жена.
Эх, если бы она только знала. Она никогда не понимала его по-настоящему, с горечью подумал Боб.
Его рука сама собой стиснула бутылку, и он услышал как хрустнул, сломавшись, фиксатор крышки. Он открыл бутылку, заглянул в открытое горлышко. Он знал, как выглядит гибель, скрывающаяся в этой стекляшке. Это то же самое, что заглядывать в дуло заряженной винтовки, – невероятное искушение для слабых и измученных людей, потому что смотреть туда означало заглядывать прямо в глаза собственной смерти. Такое же искушение представляла и бутылка для бывшего алкоголика. Загляни в нее, возьми то, что она тебе предлагает, и с тобой покончено. Ты становишься историей.
Боб с тоской подумал о том, что надо бы найти в себе силы и отвергнуть искушение, но он хорошо знал, что таких сил у него нет. Он поднял бутылку, ощущая в себе мудрость приговоренного к смерти, поднес ее к губам, немного наклонил...
«Ты думаешь, что все вращается вокруг тебя».
Боб замер. Он вдруг обнаружил нечто весьма существенное, чего прежде даже не замечал, но что внезапно показалось ему огромным, как гора:, свою уверенность, что Соларатов прибыл во Вьетнам, чтобы убить его, а потом появился в Айдахо, тоже чтобы убить его.
А если предположить, что дело было вовсе не в нем? Но тогда в ком же?
Боб начал размышлять.
У снайпера было полуавтоматическое ружье.
Он мог сделать два выстрела один за другим.
Он должен был прикончить их обоих, чтобы быть уверенным в том, что разделался с кем нужно.
Но предположим, что человеком, которого он должен был убить, был не Боб.
Да, но кто же там еще был?
Только Донни.
А не могла ли охота идти на... на Донни?
Боб проснулся рано и без всякого похмелья, потому что накануне ничего не пил. Посмотрев на часы, он увидел, что они показывают восемь, а это означало, что на востоке сейчас одиннадцать.
Он снял телефонную трубку и позвонил в Хендерсон-холл, Арлингтон, штат Вирджиния – там находился главный штаб Корпуса морской пехоты Соединенных Штатов. Он попросил соединить его с комманд-сержант-майором Корпуса, переговорил сначала с дежурным, потом с каким-то молодым сержантом, но в конце концов все же добрался до самого великого человека, вместе с которым прослужил один срок во Вьетнаме в шестьдесят пятом году, а потом у них было еще несколько случайных дружеских встреч.
– Боб Ли, ах ты чертяка!
– Здорово, Верн. Тебя еще не выбросили вон?
– Время от времени пытаются. Они тут спят и видят, чтобы я разозлил генерала.
– Ну, этого им придется еще ждать и ждать.
– Здесь, в Вашингтоне, тебя все равно сумеют достать, если не с одного бока, то с другого.
Два старых сержанта рассмеялись.
– Ну, Боб Ли, какую кашу ты нынче завариваешь? Все еще не написал книгу?
– Пока что нет. Возможно, займусь в ближайшие годы. Послушай, мне требуется помощь, и ты единственный, кто может ее оказать.
– Да ну? И что же тебе нужно.
– Сегодня во второй половине дня я лечу в округ Колумбия. Мне необходимо посмотреть кое-какие документы. Личное дело моего корректировщика, парня, который был убит в мае семьдесят второго года.
– Как его звали?
– Фенн. Донни Фенн. Ланс-капрал, перед этим – капрал. Я должен выяснить, что с ним происходило за время службы.
– Зачем? Что ты разыскиваешь?
– Черт возьми, я и сам не знаю. Тут подвернулось кое-что, и, чтобы в этом разобраться, похоже, нужно проверить все, что было связано с Донни. Честно говоря, я толком не знаю, в чем тут дело. Но чувствую, что эти материалы мне нужны.
– Разве ты в конце концов не женился на его вдове?
– Так оно и было. Потрясающая женщина. Но у нас сейчас напряженные отношения.
– Ну что ж, бывает. Надеюсь, в скором времени все уладится. Мне потребуется день, а может, и того меньше. Думаю, что смогу раздобыть это личное дело, если не здесь, то в нашем архиве в Вирджинии.
– Просто замечательно, сержант-майор. Буду тебе очень обязан.
– Позвонишь мне, когда приедешь?
– Конечно.
Боб повесил трубку, ненадолго задумался, посмотрел на раскупоренную бутылку, к которой так и не прикоснулся, затем набрал номер городской больницы и вскоре соединился с палатой, в которой лежала его жена.
– Привет, – сказал он. – Это я. Как твои дела? Я тебя не разбудил?
– Нет-нет. Со мной все в полном порядке. Салли отвезла Ники в школу. Я одна. Как у тебя?
– О, все хорошо. Надеюсь, что ты передумала.