На кораблях защелкали счетчики Гейгера. Прозвучал сигнал боевой тревоги. Личный состав укрылся в трюмах. Были пущены в ход автоматические шланги, предназначенные смывать радиоактивную пыль. Пришлось отключить вентиляцию. И пока корабли не вышли из-под отравленного облака, люди задыхались от тропической жары в герметизированных помещениях.
Японская рыболовная шхуна «Фукурю-мару» каждую весну уходила на промысел тунца. На сей раз улов был неважный. Уже готовясь в обратный путь, рыбаки поставили сети в ста сорока километрах к востоку от Бикини. Шхуна находилась вне запретной зоны (значительно восточнее ее границы), и патрульная служба ее не заметила.
Взрыв услышали перед рассветом. Над океаном разнесся низкий могучий грохот. Он не походил на раскаты грома. Это был скорее шум грандиозного обвала — будто за горизонтом обрушились небеса. Небо заволоклось дымкой. А через три с половиной часа на шхуну посыпалось что-то вроде тонкой рисовой муки.
Все это было так зловеще непохоже ни на одно из знакомых рыбакам природных явлений или стихийных бедствий, что они наскоро выбрали сети и повернули домой.
До рыбачьего порта Яидзу было две недели пути. Уже в эти дни у рыбаков начали проявляться признаки лучевой болезни. Кожа покраснела, покрылась волдырями, как от ожогов. Все чаще донимали приступы тошноты.
На шхуне было 23 человека. Прямо с причала их повезли в больницу. Судьба этих рыбаков взбудоражила японцев больше, чем любое другое послевоенное событие. Свыше полугода страна только и говорила, что о «пепле смерти». Газеты, радио, телевидение изо дня в день писали о первых жертвах водородной бомбы, помещенных в два токийских госпиталя.
Легко представить себе поэтому, какой взрыв возмущения вызвал поступок директора «Эй-би-си-си» Джона Мортона. Он официально предложил перевезти рыбаков в его хиросимскую клинику на холме Хидзияма.
На протяжении многих лет американские власти убеждали японцев, что «Эй-би-си-си» создана не для лечения, а лишь для научного обследования пострадавших. Так что приглашение жертв Бикини в Хиросиму можно было лишь истолковать как желание американских «врачей» из Пентагона получить новый материал для своих наблюдений — на сей раз в лице пострадавших от водородной бомбы.
В Яидзу есть скромная могила, где на каменной плите написано имя: Айкити Кубояма. Там похоронен член экипажа «Фукурю-мару», скончавшийся от лучевой болезни через полгода после взрыва над атоллом Бикини.
На шхуне Кубояма был радистом. Сколько раз приходилось ему принимать призывы о помощи, слышать в эфире тревожные голоса людей, застигнутых буйной, слепой стихией величайшего из океанов! Он выполнил долг до конца, самой своей смертью передав людям сигнал бедствия.
«Пусть я буду последней жертвой ядерного оружия!» — сказал Кубояма перед смертью. Его оборвавшаяся жить явилась грозным предостережением. Она напомнила, что Хиросима и Нагасаки — это не только кошмар прошлого, не только достояние истории, что «пепел смерти» — ядовитое порождение ядерной гонки — угрожает людям и в дни мира. Она напомнила о мегасмертях, которыми могут обернуться лихорадочно накапливаемые мегатонны. Именно с той поры ненависть японского народа к грибовидной тени, нависшей над будущим человечества, приобрела форму массового движения.
Домохозяйки Токио начали собирать подписи под требованием поставить ядерное оружие вне закона. К осени 1954 года под этим документом подписалось более тридцати миллионов японцев. В августе 1955 года в Японии состоялась первая Международная конференция за запрещение ядерного оружия. Участь «Фукурю-мару» всколыхнула волну антивоенных выступлений во всем мире.
13 марта 1954 года, в день, когда шхуна «Фукурю-мару» вернулась в порт Яидзу из своего рокового рейса, вьетнамские патриоты начали штурм Дьенбьенфу. Эта крепость, лежащая среди гористых джунглей на северо-западе Вьетнама, стала последним оплотом французских колонизаторов. Окруженные там войска генерала де Кастри оказались в безнадежном положении.
В те мартовские дни в Вашингтоне и Париже рассматривали вопрос о совместной интервенции в Индокитае, инициаторы которой хотели бы привлечь к участию в ней и Лондон. Именно тогда впервые обрела хождение пресловутая «теория домино»: если, мол, коммунисты завладеют Индокитаем, то следом падут Таиланд, Малайя, Индонезия и тогда, дескать, под угрозой окажутся Филиппины, Тайвань, Япония…
В конце марта 1954 года Совет национальной безопасности США обсуждал план операции «Стервятник» — американского удара по Вьетнаму в случае капитуляции французов. Для массированной бомбежки долины Дьенбьенфу намечалось использовать 60 стратегических бомбардировщиков «Б-29» с баз на Филиппинах. Отдел «Джи-3», ведающий планированием тайных операций, настаивал на том, что «изменить обстановку в районе Дьенбьенфу может только атомное оружие». Для этого предлагалось сбросить на долину шесть атомных бомб с самолетов авианосной авиации. Операция «Стервятник» не снималась с повестки дня вплоть до открытия Женевской конференции 26 апреля 1954 года.
Примечательно, что тогдашний британский премьер Черчилль весьма отрицательно отнесся к подобным замыслам. Об этом свидетельствуют протоколы кабинета министров, рассекреченные тридцать лет спустя. «События, происходящие в далеких джунглях Юго-Восточной Азии, — заявил он, — мало трогают англичан. Зато они хорошо знают, что, поскольку в Восточной Англии базируются американские самолеты с атомными бомбами, война означала бы превращение Британских островов в мишень для аналогичного оружия».
Но Вашингтон продолжал подхлестывать ядерную гонку. В Пентагоне заговорили о размещении в Западной Европе ракет средней дальности «Тор» и «Юпитер». Одновременно продолжалось наращивание стратегической авиации. К середине 50-х годов Соединенные Штаты создали основу существующей ныне цепи баз вокруг Советского Союза. Ставка делалась на то, чтобы обеспечить военное превосходство США за счет сил передового базирования.
Но и эти расчеты оказались тщетными. 4 октября 1957 года вашингтонские власти в третий раз пережили шок. Советский Союз первым в мире вывел на орбиту искусственный спутник Земли. Его запуск означал, что СССР располагает ракетами межконтинентальной дальности, так что Соединенные Штаты больше не вправе рассчитывать на географическую неуязвимость.
Уповать на атомную бомбу как на козырного туза, видеть в ней залог главенствующей роли США в послевоенном мире — этот расчет с самого начала был иллюзией. Однако, подобно азартным игрокам, вашингтонские стратеги вновь и вновь повышали ставки в игре. Они цеплялись то за одно, то за другое техническое новшество в надежде использовать его как ключ к военному превосходству. Утратив монополию на атомную бомбу, ухватились за водородную. Потом сделали ставку на подводные ракетоносцы, потом — на ракеты с разделяющимися головными частями, потом — на нейтронное оружие, потом — на милитаризацию космоса.
Каждый новый виток ядерной гонки начинал Вашингтон. И всякий раз его инициаторы оказывались в таком же положении, что и Трумэн со своей обанкротившейся политикой атомного шантажа.