— Шериф, этот старик просто спятил. Он сам не знает, что несет.
— Заткнись, Опи. Судя по тому, как лежат в кобурах его револьверы, это старый стрелок.
— А дальше, ребята, — сказал Эд, — может произойти одно из двух. Я хочу, чтобы вы протянули свое оружие рукоятками вперед и положили его на стол. Затем вы разденетесь догола — не до исподнего белья, а снимете с себя все и останетесь в чем мать родила. После чего выйдете на улицу и ляжете на землю, и, пока колонию будут сжигать дотла и затапливать водой, а негров, над которыми вы столько измывались, отпускать на свободу, я решу, что с вами делать дальше.
— Этому никогда не бывать, старик.
— В таком случае, ребята, случится то, к чему мы, похоже, шли с самого начала. Болтовня закончена. Говорить больше нечего. Вы выхватите оружие и умрете, как подобает настоящим мужчинам, или же я просто перестреляю вас, как паршивых собак, и пойду дальше.
— Ты слишком много о себе мнишь, старик.
Но Эд уже сказал все, что хотел.
Опи выхватил револьвер первым, и всего на какую-то десятую долю секунды от него отстал шериф.
Но это не имело значения.
Скорость определяется гладкостью движений. Движения Эда были отточены до предела. Он выхватил револьверы настолько стремительно, что они просто оказались у него в руках, словно подчиняясь усилию воли. Действие это было не физическим, а метафизическим. Большие руки Эда взлетели, мышцы молниеносно напряглись. Подобное проворство не вписывалось ни в какие человеческие стандарты.
Эд выстрелил пять раз быстрее чем за две пятых секунды; звуки выстрелов слились в один громкий раскат. С древних балок перекрытий под потолком слетела пыль, на полках зазвенели стаканы. До мирового рекорда скорости стрельбы, который когда-то установил сам Эд, ему сейчас было далеко, и все же этого оказалось достаточно.
Троих помощников шерифа он уложил наповал: первым Опи (в левый желудочек сердца), затем Дариуса (в горло), потом парня по имени Фестус (в солнечное сплетение). Все они свалились подобно кеглям, сбитым метко пущенным шаром, и с грохотом рухнули на пол. Массивные тела, подчиняясь силе земного притяжения, подняли облака пыли. Помощники шерифа умерли мгновенно; кровь, покидая внутренние органы, горячими гейзерами хлынула из ран, гонимая артериальным давлением. Москит еще мгновение постоял на ногах, но затем и он тоже повалился на пол.
Шерифу досталась последняя пуля, потому что он был самым медлительным. Он сел, зажимая руками живот.
— Сэр, вы же меня убили, черт бы вас побрал...
— Совершенно верно, сэр, я наказал вас за все то зло, которое вы совершили.
В это мгновение приглушенный шум сзади известил о появлении еще одного стрелка, зашедшего к Эду со спины. Это помощник шерифа Рэй занял позицию, готовясь выстрелить. Но Эд уже давно услышал, как парень громыхал за дверью черного входа, словно бык. Поэтому он просто повернул револьвер назад, просовывая его под рукой, и с цирковой ловкостью выстрелил на шум, мгновенно произведя в голове сложные вычисления, за которыми стояли несколько миллионов выпущенных пуль. Рэй налетел всей своей тушей на стойку, увлекая с полок стаканы, которые обдали его дождем стеклянных осколков, и рухнул в угол, быстро завершая эту драму. Эд даже не оглянулся.
— Кто вы такой? — задыхаясь, выдавил шериф.
— Мы пришли с реки.
Смерть шерифа оказалась лишенной кинематографического драматизма. Он просто поник, уставившись невидящим взглядом остекленевших глаз в вечную пустоту. Шериф Леон не издал ни крика, ни стона; он лишь перестал дышать — и все.
Мистер Эд обернулся. Двое перепуганных стариков-негров жались друг к другу за стойкой.
— Все в порядке, ребята, — объявил Эд. — Вам больше никто не сделает больно.
— Мы никогда не видели такой стрельбы.
— Сегодня ночью будет много замечательной стрельбы. А теперь я посижу на крыльце и полюбуюсь фейерверком. Подозреваю, вам пора отправляться будить остальных. Сегодня ночью в Фивы придут перемены, и вашим людям еще придется хорошенько поработать.
Чарли благополучно пробрался к обнесенному оградой полицейскому участку, затерявшемуся в лесу между городом и колонией. Он был совершенно один. Собаки спали в своих конурах или лакали похлебку; единственный источник света горел в арестантских камерах, пристроенных к главному зданию. На конюшне мирно дремали лошади.
Стояла тихая южная ночь. Нежный ветерок проникал сквозь сосновые заросли, принося свежий и терпкий аромат хвои. Над головой на безлунном небе ослепительно горели звезды.
Ничего этого Чарли не замечал. Его рассудок не привык к этому; Чарли мысленно представил себе все свои предстоящие действия. То, как он будет двигаться, то, что он будет делать в каждой точке. Сосредоточил внимание на важном, отбросил все второстепенное.
Его ни в коем случае нельзя было назвать человеком, не ведающим страха. Но Чарли получал наслаждение от чувства опасности. Возможно, это было сродни сексуальному возбуждению, ибо Чарли ощутил, как между револьверами и самодельными зажигательными бомбами в обтягивающих джинсах затвердел, налившись кровью, его член. Ему пришлось поправить член рукой, чтобы тот не мешал движениям.
Присев на корточки за арестантской, Чарли спокойно проверил снаряжение и стал разминать мышцы, гадая, когда надо будет начинать. Эрл сказал, предположительно все начнется около полуночи, однако твердо на это рассчитывать нельзя. Все зависит от того, когда в самом городе сделает первый шаг шериф. Чарли видел, как около часа назад шериф, предупрежденный одним из помощников, вскочил на коня и в сопровождении еще двух помощников умчался в сторону города. Пока что это было единственным признаком активности, после чего вскоре снова воцарилась полная тишина.
Чарли ждал, время от времени сверяясь с часами. Уже приближалась половина первого.
Наконец он услышал то, чего ждал: быстрый треск выстрелов, настолько быстрый, что произвести их мог только Эд Макгриффин, ибо, кроме него, никто из живущих на земле не смог бы выстрелить так быстро. Звуки были приглушенными, тихими, но ветер принес их издалека. Чарли услышал, как у него за спиной на псарне завозились собаки. Две-три, проснувшись, поднялись с земли и принюхались, каким-то особым сверхъестественным чутьем ощущая присутствие в воздухе угрозы и страха.
Чарли понял, что его время пришло.
Встав, он обошел вокруг арестантской. Из здания вышел человек. Это был псарь Перец, обычно дежуривший вечером в арестантской даже тогда, когда в ней не было заключенных.
Перец увидел Чарли.
Чарли увидел Перца.
Перец — разумеется, Чарли не было известно его прозвище — совершенно не мог представить себе, что полицейский участок подвергнется нападению. Хотя человек, которого он увидел перед собой, был ему незнаком, Перец решил, что все в порядке. Ему ничего не угрожает. Этот человек свой.