— А я предлагаю броситься вперед всем разом, стреляя в него. Одна из наших пуль обязательно прошьет этого парня.
— Но предположим, он не из пугливых, предположим, что он стреляет так же хорошо, как выглядит, и, предположим, ты перенервничаешь и никуда не попадешь. Что тогда?
— Пропустим его мимо, а потом выстрелим в спину.
— А вот это дельная мысль.
— Но вы сможете перестать дышать и вообще не издавать никакого шума, пока он будет проходить мимо вас? Если этот тип вас услышит, он обернется и подойдет к вам. И что тогда?
— Вонни, а ты-то сам что предлагаешь?
— По-моему, единственный надежный способ заключается в том, чтобы приблизиться к ублюдку лицом к лицу. Всех нас он перестрелять не сможет. Просто не сможет, и все. Нас четверо, а он один, и с этим ничего не поделаешь. Мы держим револьверы на изготовку. Но нам надо будет подойти близко, и тогда все определится не точностью прицеливания, а скоростью. Кто-нибудь может предложить что-либо получше?
Остальные промолчали.
Вот так получилось, что эти четверо направились навстречу Оди. С револьверами в руках, в низко надвинутых на глаза шляпах, с закатанными рукавами. Хороший режиссер поставил бы эту сцену по-другому, гораздо лучше. В первую очередь, он прибавил бы света, поскольку мерцающие огоньки светильников в соседних лачугах не позволяли выявить фактуру; во-вторых, хороший режиссер не допустил бы, чтобы охранники шли с оружием в руках, — это явилось бы нарушением кодекса чести Дикого Запада, каким он преподносится в кино. Лица охранников не были бы гладко выбритыми, а их шляпы представляли бы более живописное зрелище. И еще хороший режиссер обязательно настоял бы на хорошем диалоге, ибо даже Оди прочувствовал банальность этих реплик:
— Эй, ты, мистер, убирайся отсюда. Ты здесь чужой. Тебя сюда не звали.
Оди, боец, а не сценарист, также не смог предложить ничего получше.
— Я пришел сюда, потому что у меня здесь есть одно дело. Важное дело.
— Ты один. Нас четверо. Так что положи свои револьверы, парень, или через две секунды ты будешь валяться на земле, подстреленный, словно паршивый пес!
— Это вы будете валяться на земле.
— Тебе не сдали хороших карт, и тебе нечем играть.
В это мгновение один из охранников упал мертвым. Он рухнул как подкошенный. Маленький фонтанчик крови брызнул из виска, пробитого пулей 270-го калибра, которую Джек О'Брайан выпустил с расстояния почти в треть мили.
— Кажется, теперь шансы немного уравнялись, — заметил Оди.
Как на экране, так и в реальной жизни охотника, меткого стрелка и мужественного солдата основной его отличительной чертой было то, что в мгновения высочайшего напряжения у него на устах появлялась легкая усмешка, а в не слишком выразительных глазах загоралась задорная искорка. И вот сейчас Оди произнес лучшую реплику, сыграл лучший эпизод в своей карьере.
Трое охранников вскинули три револьвера, повинуясь совершенно резонному порыву: стоять посреди улицы стало занятием рискованным, и чем быстрее они разберутся с данной ситуацией, тем лучше для всех.
Они действовали быстро. В отношении подобных противостояний особенно верно то, что агрессивность приносит свои результаты: за выпущенной из револьвера пулей угнаться невозможно.
Поэтому у Оди не было никакой возможности угнаться за своими противниками; однако все три выстрела, сделанные в него, оказались промахами. Пули пролетели совсем близко, но все же достаточно далеко, — в данном случае одной десятой дюйма уже оказывается достаточно. Обусловлено это было тем, что стрелявшие не оттачивали мастерство стрельбы навскидку с близкого расстояния и не знали, что, если не научиться перемещать указательный палец правой руки строго назад, словно на шарнире, рывок при нажатии на спусковой крючок неминуемо приведет к промаху. В последующем можно было бы быстро внести необходимую поправку.
Вот только возможности для этого охранникам не предоставилось.
Оди молниеносно выхватил револьвер и выпустил «мельницей» три выстрела так быстро один за другим, что они слились друг с другом, будто очередь из немецкой штурмовой винтовки. Меньше чем за секунду он добился трех попаданий, из которых два оказались смертельными. Двое охранников рухнули на землю, ибо с пулей 45-го калибра, выпущенной из «кольта», шутки плохи. Третий охранник тоже был ранен, однако пуля прошла сквозь мягкие ткани, не задев костей. Рана была смертельной, однако умереть от потери крови охраннику было бы суждено лишь минут через десять. Он успел навести револьвер на Оди и завершил бы дело, если бы не лучший выстрел Джека О'Брайана в эту ночь: винтовочная пуля 270-го калибра поразила охранника в шею за долю секунды до того, как Оди пришел в себя и сделал еще два выстрела, попав ему в сердце и легкое. Охранник повалился на землю и затих, на этот раз уже навсегда.
На этом все завершилось.
В воздухе висел пороховой дым и пыль, поднятая при падении на землю четырех тел.
И снова кадры из кино: двери лачуг медленно открылись, и на улицу вышли женщины, дети и старики. Все произошло прямо у них на глазах, однако они понятия не имели о Джеке. Для них незнакомец в черном меньше чем за одну секунду перестрелял четверых ненавистных охранников после драматичного обмена зловещими фразами.
— Кто вы такой, сэр? — наконец, собравшись с духом, спросил один старик.
— Друзья, мы пришли со стороны реки, — объяснил Оди. — Мы пришли сюда для того, чтобы хоть частично восстановить справедливость. Видите зарево пожара, разорвавшее ночную темноту? Мы сжигаем здесь все дотла. Так что вам всем придется уходить отсюда и начинать жизнь сначала. Утром все это место скроется под водой.
— По вашему наряду видно, что вы ковбой.
— Вы совершенно правы, сэр. Я родился и вырос в Техасе. И горжусь этим. Предлагаю всем немедленно начинать собирать свои пожитки. Мужайтесь. Наберитесь храбрости. Эта часть вашей жизни осталась позади.
— Сэр, никто и никогда не позволит нам уехать отсюда. Мы должны конторе большие деньги, поэтому нам придется остаться. Такие порядки установил здесь господин.
— Никакого господина больше нет. А ваши долговые расписки — это они как раз сейчас и пылают. Они сгорят, превратятся в пепел. Вы получите то, что удается получить немногим: возможность начать жизнь заново. Я бы ухватился за эту возможность обеими руками, потому что завтра здесь для вас не останется ничего.
И с этими словами ковбой скрылся в темноте — сон, мечта, миф, но в первую очередь человек с оружием.
Весь мир Джека О'Брайана будто взорвался. Озарился ослепительным светом. Внезапно Джек оказался словно в деревянном гробу, который буквально изрешетили пулями. Свинцовые посланцы смерти в стальных оболочках свистели вокруг, поливая его дождем расщепленных в мелкие кусочки досок, ржавых гвоздей, осколков черепицы и обрывков проволоки.