Так что бармен предпочел немного отстраниться.
— Смотрите-ка, вот вам двадцатка, — сказал Эрл, вынимая последнюю крупную банкноту. — Поставьте на стойку бутылку и отправляйтесь заниматься другими посетителями. Можете сколько угодно рассказывать им, каким плохим был ваш сын. А мне — не смейте.
Бутылка тут же появилась; бармен исчез.
* * *
Эрл занялся бутылкой, а бутылка воздействовала на Эрла. Когда количество жидкости убавилось на треть, Эрл почувствовал себя счастливым: он начисто забыл, кем, где и когда был и почему там оказался. Но, добравшись до половины бутылки, он снова все вспомнил.
«Чу-чу-ч-буги», — автомат завел новую песню, и ритмы ее были исполнены такой радости и надежды, что Эрл содрогнулся.
Я просто люблю
Ритм «кликети-клэк».
Скажи мне скорей,
Где станция, Джек.
И снова поезда. О поездах он помнил только одно: они подвозили его к пароходам, а потом пароходы везли его через море.
Он помнил Гуадалканал, помнил то время, когда дело дошло до рукопашной, когда он и его зеленые мальчишки дрались с япошками на гребне горы, дрались ножами и саперными лопатками, прикладами винтовок и камнями. У них не было боеприпасов, потому что самолеты не прилетали уже несколько недель. Японцы сражались тогда как сумасшедшие: они кидались на приступ раз за разом, волна за волной, зная, что у морских пехотинцев плохо с боеприпасами, и не жалея отдавали свои жизни, чтобы враги истратили патроны, пока патроны действительно не иссякли. А потом наступило время рукопашной, побоища столь жестокого, что ты или погибал, или едва не терял рассудок при виде трупов людей, головы которых ты расколол, из чьих животов выпустил кишки, которых забил насмерть. И, глядя вокруг, ты видел соратников, тоже оказавшихся на грани душевного краха. Что ты этой ночью сделал во имя чего-то, именуемого твоей страной? Хорошо ли ты убивал? Дорого ли продал свою жизнь? А потом была Тарава. Наверно, худшее из всего пережитого. О, эта высадка была настоящим кошмаром. Идти было просто некуда. Пули шлепали по воде, как детишки в озере Арканзас, — повсюду. Трассирующие пули летели низко над водой, плетя над головами сети из нежно мерцающих светящихся лент. Было так глубоко, что ты не видел ни берега, ни своих кораблей, оставшихся за спиной. Ты промок, замерз и изнемог, ноги наливались свинцом и коченели, но остановиться значило умереть, и идти вперед тоже значило умереть. Ты пытался собрать своих людей вместе, заставлял их идти, не останавливаясь, поддерживал их дух. Но все, кто окружал тебя, мало-помалу исчезали, пока не стало казаться, что ты один на этой залитой водой планете, а японцы — вся эта нация — одержимы одной-единственной мыслью: убить тебя.
Эрл зажмурился на мгновение, чтобы прогнать дрожь, и влил в себя еще одну добрую дозу этого самого «Джим Бим». Прекрасное пойло! Потом он посмотрел на часы. Ему предстояла поездка в Атчисон, Топику и Санта-Фе, но куда он должен был ехать и зачем, он никак не мог вспомнить.
Иво, там он попал в бункер. Этого ему никогда не забыть.
Непрерывно убивая, он двигался по Чарли-дог. Его огнеметчики не смогли пробиться вместе с ним. Капитана зацепило пулей. Не было никакого укрытия, потому что в пепел невозможно было зарыться: он просто тут же обрушивался на тебя. Эрл вскочил в ячейку, строча из своего «томми». Пули вылетали и сразу же попадали в японцев. Они сбивали их с ног, вырывали огромные куски из тел. По лицу Эрла текла кровь, японская кровь. Но он шел дальше, от ячейки к ячейке, поливая свинцом ходы сообщений, пока наконец не пробился, убивая, к главному бункеру.
Бункер был заперт изнутри. И в довершение всего Эрл остался безоружным: его «томми», залитый кровью и забитый пеплом, отказался работать, и его пришлось бросить. Он явственно слышал, как с другой стороны бункера тарахтели японские пулеметы «намбу».
Эрл метнулся назад, в ячейку, которую только что очистил, перевернул труп японца и сорвал с его пояса три гранаты — японские штучки, которые нужно стукнуть обо что-нибудь твердое, прежде чем кидать. Он схватил их, подбежал к металлической двери бункера, со всей силы стукнул по ней фанатами и поспешно сунул их под дверь. Затем бегом вернулся в ячейку. Когда почти одновременно раздались три разрыва, он как раз вытаскивал из-под трупов японцев автоматы «намбу».
Дальнейшее было трудно вспомнить, но еще труднее — забыть. Он оказался в бункере. Надо отдать японцам должное: эти гады были настоящими солдатами. Они сражались до конца, заливали свинцом Чарли-дог, убивая все движущееся в их поле зрения. Они были готовы умереть ради того, чтобы убить, — таков был их кодекс. Эрл метался из отсека в отсек или, скорее, из каморки в каморку, поскольку внутри бункер очень походил на темное тесное гнездо насекомых и там сильно воняло: дерьмом, кровью, пищей, страхом, потом, сопревшими носками, гнилью, рисом. Он вскочил в первую каморку и принялся палить. Но он не знал, что «намбу» был заряжен трассирующими патронами.
Как только он открыл огонь, темноту, ставшую еще непрогляднее из-за густого дыма, прорезали бело-голубые полосы трасс; пули с визгом рикошетировали, раз за разом ударяясь в любую твердую поверхность и рисуя в дыму сумасшедшие зигзаги. Каждое нажатие на спусковой крючок порождало вспышку света, иссиня-серого, мерцающего, извергающего на японцев смертоносный поток их собственных пуль со смещенным центром тяжести — куда более яростный поток, чем даже он, Эрл, мог ожидать. Это выглядело так, будто он метал молнии.
Он мчался из каморки в каморку, приостанавливаясь только для того, чтобы менять магазины на раскаленной железке, которую держал в руках. Странное оружие: магазин крепился сверху, а не снизу, как это бывает у всех, кто хоть немного думает об удобстве использования. Эта штука нисколько не походила на привычный «браунинг»; такую глупую, дрянную вещь могли изобрести только те же парни, которые выдумывали самурайские мечи, и самолеты камикадзе, и атаки до последнего человека, волна за волной. Японская пушка даже казалась узкоглазой. Но, между прочим, работала безотказно.
В последнем закоулке бункера японцы поджидали его с жутким спокойствием затаившегося хищника. У них кончились боеприпасы. А ему на это было плевать. И им тоже. К тому, что произошло потом, и он, и они были готовы. Они бросились на него; один японец выхватил меч и попытался размахнуться, но в проходе высотой со сточную трубу, освещенном лишь огнем из дула автомата да трассами пуль, у него не было пространства для маневра. Эрл поливал их огнем, а они плясали жуткий танец, раздираемые на части своими собственными, японскими пулями калибра 6,5 мм. Когда они наконец попадали, он в очередной раз сменил магазин и снова расстрелял их всех потоком молний. А после этого выбросил маленький раскаленный автомат.
Эрл посмотрел на дело рук своих: это была настоящая резня. Все произошло слишком легко. Японцы не оглядывались себе за спину, их барабанные перепонки были оглушены артобстрелом и собственной стрельбой, их абсолютное чувство долга не позволяло им обращать внимание на что бы то ни было, кроме того, что творилось перед амбразурами. Он просто расстрелял их всех, иссек, искромсал потоком светящегося свинца. В дальнем углу раздался стон, и он подумал: кто-то все-таки жив. Но в следующее мгновение он услышал лязгающий звук, означавший, что граната приведена в действие, и ему удалось выскочить на поверхность, наверно, за одну десятую долю секунды до того, как эта граната взорвалась, прикончив градом осколков последних недобитых японцев.