— Нет, я сейчас почти все время в разъездах. Давайте я сам позвоню. Через неделю?
— Договорились.
Они остановились у комнаты, где Расс писал тест. Он забрал свой пиджак, и вдвоем с Симзом они неторопливо пошли к выходу через отдел новостей. Расс заметил, что почти все сотрудники, покинув свои столы, собрались у телевизора, висевшего под потолком рядом с телетайпной.
— О Боже, — воскликнул Брюс.
— Только что звонил Уилли. Думаю, это как раз то, Брюс, — сказал кто-то, пробегая мимо. — Значит, встреча состоится в три, а не в четыре.
— Что происходит? — поинтересовался Расс.
— Пойдем, посмотришь. Уверен, тебя это позабавит.
Расс последовал за Симзом к толпе репортеров и редакторов, таращившихся на пустую сцену с микрофоном в мрачном банкетном зале какого-то придорожного мотеля. На экране высвечивалась эмблема с координатами места действия: «Штаб-квартира комитета по организации выборной кампании Этериджа, Лос-Анджелес, Калифорния».
— Давай, крути дальше! — подбодрил кто-то.
Вскоре на экране появился худой седовласый мужчина с холеным лицом, над которым поработали визажисты. Сопровождаемый помощниками и миловидной чопорной женщиной, он направился к сцене. На вид мужчине было лет семьдесят пять, одет с иголочки — строгий синий костюм, белая рубашка, красный галстук. В его внешности не усматривалось ничего забавного, но и ничем особенным он не отличался.
Группа поднялась на сцену. Несколько минут прошли в неловких перестановках, переговорах, бестолковом топтании на месте.
— За два года так и не наладил организацию, — заметил кто-то.
— Безнадежный болван, — с пафосом вторил ему другой голос, с британским акцентом.
— Кто это, черт побери? — шепотом спросил Расс Симза, хотя в облике мужчины уже начали проявляться знакомые черты, словно он лицезрел характерного актера, неизменно исполняющего роли лучших друзей.
— Холли Этеридж, — ответил Симз. — Знаешь, наверно. Бывший сенатор Холлис Этеридж. Два года назад отказался повторно баллотироваться в Конгресс и с тех пор ведет самую дурацкую президентскую кампанию со времен Эда Маски.
— Ну да, да, помню, — отозвался Расс. — Это, кажется, он построил дорогу в честь отца?
— Поросячью тропу? Да, он. И кто говорит, что в Америке не бывает бесплатных обедов? Если ты знал, Гарри знаком с Холли, значит, быть тебе большим богачом.
— Друзья мои, — натянуто произнес Холлис Этеридж, читая текст заранее подготовленного выступления, — уважаемые представители прессы, почтившие меня своим вниманием. Мой отец многие и многие годы лелеял одну-единственную мечту. Он мечтал видеть своего единственного сына президентом Соединенных Штатов Америки. Он не считал, что слишком высоко занесся в своих мечтах. В конце концов, он сам, выходец из арканзасской глуши, в течение тридцати лет являлся бессменным членом Палаты представителей Соединенных Штатов и был убежден, что в нашей великой стране, в стране великих возможностей, можно претворить в жизнь любую мечту.
Господи, думал Расс, уж сколько лет выступает на телевидении в «разговорных шоу» и все время сыплет штампами, вещает прописные истины, да еще таким языком, будто только-только говорить научился.
— В одном старине Холли надо отдать должное, — прошептал Брюс, похабно ухмыляясь, — баб у него перебывало столько, сколько ни одному унитазу не снилось.
— И я об этом мечтал, — бубнил Холлис. — И трудился неустанно, стремясь воплотить мечту в реальность. Ради нее пожертвовал своим статусом члена августейшего органа под названием Сенат Соединенных Штатов Америки. Я собрал деньги на проведение президентской кампании, посещал банкеты, выступал перед людьми. Но недавно стало ясно, что моей мечте не суждено сбыться. На первичных выборах в Калифорнии, проходивших на прошлой неделе, я стал лишь четвертым.
Из публики понеслись охи и ахи. Расс предположил, что аудиторию данного кандидата в президенты составляют работники его предвыборной кампании и верные приверженцы, хотя как можно верить в Холли Этериджа? У него ведь ничего нет за душой, кроме навыков профессионального политика, думал юноша.
— А принимая во внимание мои поражения в Нью-Йорке, Массачусетсе и Нью-Гэмпшире, где я занял соответственно два третьих и четвертое места, теперь уже не остается сомнений в том, что партии придется искать нового достойного кандидата и что мое дальнейшее пребывание в этой роли лишь оттягивает неизбежный момент провозглашения двух новых выдвиженцев, между которыми вы будете делать выбор.
Холлис замолчал, ожидая, когда стихнет гул неодобрения.
— Накрылась моя Пулитцеровская премия, — сказал кто-то со смехом.
— А тебе она никогда и не светила, — возразил другой голос. — Вот если б ты работал в «Вашингтон пост», «Нью-Йорк таймс» или «Майами геральд»...
— И то верно, — согласился первый. — Тогда выразимся иначе: накрылась моя мечта завоевать Пулитцеровскую премию.
Его коллеги заухали. Кто-то бросил в «неудачника» скомканный лист бумаги. Расс улыбнулся. Одно слово — журналисты. Циники, умные сволочи, расценивающие любой шаг или обстоятельство сначала в преломлении своей карьеры, а уж потом — истории.
— Черт, — выругался Симз. — Погрелся Литл-Рок на солнышке и будет. Мы-то надеялись, что Форт-Смиту перепадет что-нибудь от пирога дубины Холли, ан нет: больно уж много в нем обывательщины, консерватизма и тягомотины.
— Так и тянет от него в сон, — заметил еще кто-то. — Даже тех, кто страдает бессонницей, способен усыпить, когда не гоняется за стюардессами.
— Говорят, ему больше по душе медсестры, — добавил другой голос. — Обожает форменные халаты с белыми чулками.
— Вы только взгляните на его жену, — фыркнул один из работников. — Ей как будто в задницу кусок мыла засунули.
Расс присмотрелся к женщине, стоявшей чуть позади Холлиса. На ее каменном лице застыла неестественная, почти карикатурная улыбка.
— Господи, ну и рожа, — высказался другой. — Пэт Никсон по сравнению с ней настоящая Мэри Тайлер Мор. Пэт рядом с ней ну просто... разбитная бабенка.
— В ее заднице, поди, кроме мыла, никогда ничего другого и не было.
— Таким образом, — продолжал Холлис Этеридж, — заявляю со всей ответственностью: я отзываю свою кандидатуру и не намерен продолжать борьбу за пост президента. Я хочу поблагодарить за помощь и поддержку мою жену Дороти, руководителя моей избирательной кампании Пола Остина и всех вас, мои верные соратники. Вы работали, не жалея сил и времени, за что я вам крайне признателен. Ваш преданный слуга, сын Арканзаса, займется теперь личной жизнью. Всем большое спасибо.
— Сенатор, — обратились к Этериджу из публики, — а чем теперь станут заниматься ваши представители? Куда пойдут средства, предоставленные вам на проведение кампании? Вы ведь до сих пор лидируете по количеству собранных денег.