— Э-э-э… да я уже не очень помню…
«Штатский» подошел ближе и взял его своей рукой в перчатке за подбородок.
— Смотреть сюда! — процедил он. — В глаза мне смотри!! Значит так, Шимкус! Есть два варианта. Первый. Ты рассказываешь нам про этот хутор и про другие адреса, где можно найти этих двух ребят — Шумахера и Крюка! Если ты нам поможешь, — и существенно поможешь! — я гарантирую тебе пересмотр дела! Или, что для тебя то же самое, «условно-досрочное»… уже осенью ты окажешься на свободе! Ты меня слышишь?
— Д-да, гражданин н-начальник… — Шимкус затравленно смотрел на него снизу вверх. — Но…
— Второй вариант, — продолжил «штатский», суровея лицом. — Если ты нам не поможешь, тебя ждет следующее. Уже нынешней ночью тебя — «опустят»! Потом тебя — уже отверженного зека, «петуха» — переведут в больничку, в ту палату, где у нас собраны «спидоносцы». Ну а этим, сам понимаешь, терять уже нечего…
Шимкус побледнел, как полотно… ибо это было самое страшное, что только могло с ним здесь случиться…
— Если не поможешь нам, то жить ты будешь в колонии плохо… и — недолго… — мужчина в штатском наконец отпустил его подбородок. — А теперь решай, Шимкус… даю тебя на раздумья — десять минут!
…Около девяти вечера у вице-главы ЧОП «Apsauga» Василяускаса запиликал сотовый телефон.
— Клаусау!
— Полковник, я звоню из Правенишкиса…
— Я понял, дружище… Ну как? Удалось разговорить… этого субчика?
— Да. Раскололся. Есть пару адресов, которые стоит проверить. Записывай…
* * *
Лоретту, подругу Шимкуса, уже вторые сутки держали в пригородном доме, принадлежащем родственнику одного из «бригадных». Конечно, она не совсем добровольно согласилась туда поехать. Но у нее никто и не спрашивал, есть ли у нее желание децал погостить у «добрых людей». Посадили в тачку и отвезли в надежный адрес. Вот только расспросы пришлось на время отложить: вылазка, которую предприняла братва под личным руководством Лапы и Кривого, закончилась неудачей, и хотя двух авторитетов на следующий день освободили, все ж это обстоятельство несколько затормозило ход затеянного лидерами вильнюсской бригады «расследования»…
Когда Гриня вошел в дом, Могила — коренастый чувак лет тридцати, один из близких к Кривому братишек — был уже на месте и даже успел децал «размяться», свидетельством чему служит висящая на девушке лохмотьями одежда… Еще один «бролюкас», подрабатывающий охранником в подконтрольном бригаде загородном кабаке, устроившись на диване, просматривает тостую пачку изьятых в доме Шимкуса фотографий. Гриня поздоровался с братвой, снял куртку и с ходу включился в работу.
— Ну чё, Лоретта?! — он легонько пнул по ноге девушку, которая, скорчившись, скулила, забившись в угол. — Эт-т тебе не стриптиз перед Витасом показывать! Могила?!
— Чё?
— Паяльник пробовали? А то, кажись, девахе давно уже трубы не прочищали! Мужик-то на зоне парится! А у нее, из-за того, что долго без мужика живет, совсем башку заклинило…
— Паяльник? — переспросил Могила. — А чё, хорошая мысль… А может, начнем… с утюга?! Разгладим складку в одном месте… мож тогда соображать быстрее станет?
— Гриня… не надо… пожалуйста! — давясь слезами, крикнула из своего угла Подруга Шимкуса. — Мы же с тобой… это… старые знакомые! Скажим им, чтобы они не били меня…
— Чувиха, если ты когда-то кому-то сделала минет, это еще не повод для знакомства. — Лицо у Грини стало злым и каким-то острым, как у хоря. — У меня таких «знакомых»… полгорода наберется! Так ты будешь говорить?! Или хочешь на себе узнать, как мы умеем людей наизнанку выворачивать?!
— Гриня… — она вытерла кулачком слезав, после чего, шмыгая носом, продолжила. — Я тут кое-что вспомнила…
— Ну? Выкладывай!
— Однажды я слышала, как Витас разговаривал по телефону с братом… Где-то года два назад это было… «Так ты, значит, у Чирухи сейчас гостишь? — спросил Витас. — Как она? Не болеет? Чудит немного?.. Ну ты ж ее знаешь… тетка со странностями… Ладно, передавай Чирухе от меня привет… и скажи, что как только разгребусь с делами, так непременно подьеду к ней на пару-тройку деньков»… Вот такой, значит, был базар…
— Чируха? — переспросил Могила. — А чё это за имя?
— Гм… — Гриня поскреб рукой, затянутой в перчатку, свой слегка обросший щетиной подбородок. — Вообще-то, «чируха» на блатном жаргоне означает — «старуха»… Так, Лоретта… это уже совсем другой разговор! Чего еще говорил твой Витас про эту вот женщину?
— Однажды Витаса позвали к телефону… звонил его брат, Шуми. Я так поняла из их разговора, что померла какая-то пожилая женщина… — Лоретта замолчала и с испугом посмотрела на наисшего над ней коренастого братка. — Не надо меня бить… ну пожалуйста…
— Молчи, сука! — процедил Могила. Он взял ее в охапку, поднял и усадил на жесткий стул. — Тебя пока еще и начинали п…ть…
— Мне продолжать? — Лоретта посмотрела на Гриню, в котором она видела — по контрасту с двумя остальными — более или менее адекватного человека.
— Говори!
— Ну так вот… — она опустила глаза и какое-то время собирала рассыпавшиеся мысли. — Так вот… Умерла какая-то пожилая женщина… Витас ездил на похороны… куда-то… почти на другой конец Литвы! Я хотела поехать с ним, но он этому воспротивился. Потом… уже когда вернулся, он сильно выпил… Пил один, на кухне… и сильно плакал. Помню, что он — когда сделался пьяный — говорил сам с собой. Жаловался на жизнь… Мать умерла совсем молодой, когда еще только-только родился Йозас…
— Его отец, как я слышал, вором был? — подал реплику Могила. — Типа хаты по наводке бомбил? Надо же… двух пацанов заделал! Вот только вроде бы плохо потом кончил…
Гриня пожал плечами. Здесь, в Литве, воры и прочий криминалитет никогда, ни при Советах, ни до них, ни уже после восстановления независимости, не следовали жестким канонам воровского Закона. Это в России уголовники жили — да и сейчас данное явление до конца не изжито — «по понятиям». Тем же «законникам», да и вообще ворам, строго запрещалось заводить семью (хотя и там это правило порой нарушалось). А в Литве даже воры жили на особицу… Конечно, до сицилийской «коза ностры» местная братва не доросла, но семья, своя родня, здесь тоже стоит на первом месте (многие известные в этих краях авторитеты, называющие себя нынче «предпринимателями», давно уже обременены женами, детьми, тещами)…
— Лоретта, так что он выболтал, когда сильно набухался? — спросил он. — Про эту Чируху чё-нить рассказывал?
— Говорил, что теперь, когда бабка померла, одной Чирухе будет тяжело на этом белом свете жить… И что он хотел бы забрать к себе эту женщину… потому что она ему типа «родной матери». Но она не захочет ехать в город, так как сильно прикипела к своим родным местам. И что брат тоже будет против… потому что Чируха здесь, в городе, зачахнет от тоски и вскоре помрет…
В этот момент в их разговор вмешался третий «бролюкас». Который, пока Гриня и Могила базарили с телкой, просматривал фотоснимки, изьятые на квартире у этой подруги.