— Нет, почему же… — директор помолчал, снова осторожно покашлял и добавил: — Я склонен поставить ему высшую оценку.
И директор прочел Садчикову Ленькину приписку. Садчиков посмеялся, простился с директором и кинулся следом за парнем. Он догнал его у самого бюро пропусков.
— Лень! — окликнул он его.
Тот обернулся.
— Да…
— С-слушай, — сказал Садчиков и запнулся. Он не знал, зачем решил догонять Леньку. Ему просто очень понравилось то, что тот написал, и хотелось сказать про это. Но он понял — сейчас этого говорить нельзя, потому что он может обидеться и решить, что здесь контролируют каждый его шаг. Поэтому Садчиков сказал: — Я просто х-хотел спросить, есть ли у тебя п-папиросы. Если нет — возьми мои.
— Спасибо большое, — ответил Ленька, — только я не курю.
Через полчаса в кабинет к Садчикову зашел майор Вано Иванович Зенберошвили из научно-технического отдела.
— Привет, старик, — сказал он. — Росляков просил поработать со следом машины… Помнишь, во время убийства Копытова? Там на шоссе остался небольшой следочек…
— Не тяни душу…
— Души нет, ты что — забыл?
— Аксиома.
— Ну, — усмехнулся Зенберошвили.
— Ближе к д-делу, Вано.
— Я всегда близок к делу…
— В данном случае ты «забалтываешь» истину.
— Воспринимаю как оскорбление…
— Н-ну, извини.
— Ничего, важно, чтоб человек был хороший… Так вот, след принадлежит «Москвичу»-пикапу. Левый передний скат у «Москвича» почти целиком сожран, развал дрянной. Правый скат совершенно новый. Вот, в таком разрезе.
— Спас-сибо.
— Не на чем.
— ОРУДу теперь будет легче?
— ОРУДу, старик, всегда легко… ОРУД — не МУР. Будь здоров.
— Спасибо тебе, Вано…
Прохор позвонил Сударю рано утром. Чита еще спал. Он вчера поругался с Надей, приревновав ее к грузинским спортсменам, которые сидели за соседним столиком в ресторане, и поэтому приехал ночевать к Сударю, а не к ней. Домой он не ходил и о том времени, когда домой все-таки придется вернуться, старался не думать. Да и потом, Сударь говорил о таком деле, которое даст сразу много денег и позволит уехать из Москвы на полгода, а то и на год — в Ялту, Гагру, к черту и дьяволу. А о том, что после этого веселого полугода домой все-таки придется возвращаться, он боялся даже и подумать… Жить и ни о чем не заботиться — только одного этого ему сейчас и хотелось.
— Сань, — сказал Прохор, — ты это… ты сегодня меня увидь. У меня все уже выяснилось с тем, про чего я говорил тогда, помнишь?
— Помню.
— Где увидимся-то?
— А где ты хочешь?
— Ты свое предложи, Сань…
— Давай в центре. Около Пушкина.
— Нет. Я в центр не хожу, Сань. Там народу много. Я по-хорошему люблю, чтоб ты и я. Давай у вокзала, ладно? У Курского. Мне туда ехать на метро просто, без пересадок. А?
— Что, у Курского народу меньше? — спросил Сударь. — Тоже мне, нашел пустыню…
— Там народу вовсе нет, — ответил Прохор. — Ты чего говоришь, Сань, ты ж умный! Там не народ, там пассажиры, а они ездят, пассажиры-то, они на одном месте не живут. Ты часам к девяти подходи на площадь, я тебя отыщу. Ладно?.. Договорились? Не забудешь? У касс. Лады? Ну, пока, Сань.
— Пока.
— Э, Сань, погоди. Ты это… ты приятеля своего возьми, я на него посмотреть хочу.
— Ладно, — ответил Сударь, — возьму.
Разбудив Читу, он сказал:
— Мы с тобой сегодня в одно место пойдем. Познакомлю тебя с человеком. Он хитрый, как змея, так что ты не вздумай ему сказать про того шмака, который с нами был в кассе.
— Про кого?
— Ну, про того парня, которого я взял в кассу. Про мальчишку этого…
— А что такого?
— А то, что водку жрать нельзя перед делом! Хорошо, если он смылся, а ну как его поймали? Начнут мотать… А вдруг мы с тобой что-нибудь ляпнули ему? Я вроде ничего не говорил, а ты ведь трепач, особенно когда банку примешь.
— Я молчал.
— Ты и молча умеешь трепаться.
— Сам больно хороший.
Сударь легонько стукнул Читу по щеке и вздохнул.
— Вставай, — сказал он, — пойдем жрать. У меня с похмелюги башка трещит.
— Куда? В «Москву»?
Сударь подумал с минуту, а потом ответил:
— Не-е. Я в центр не хожу. Там народу много. Поехали в Парк культуры. Чайки летают, мамаши одинокие с деточками прогуливаются.
— В парк — так в парк…
— Слышь, а Надька с тобой в кабак пошла, мне ногу жала, а уехала с тем парнем.
— С каким?
— Ну, с черным с этим, который ее танцевать клеил…
— Она одна ушла.
— Киря… Он ее за углом в такси ждал.
— Точно?
— Точно.
— Вот паскуда…
— То-то и оно…
Чита стал одеваться. Он натянул носки и майку: прыгая на одной ноге, влез в брюки и только потом, помахав руками, что заменяло ему зарядку, сказал:
— Зараза. Меньше чем за ящик коньяку не прощу.
— Я б за чекушку простил, — сказал Сударь, — она ж проститутка. Скучно. Все заранее известно — как расписание поездов. Лично я влюбиться хочу. В девственницу. И чтоб любовь была — со слезами, с ревностью, чтоб пострадать можно было… А Надька твоя как животное…
— Не обижай мою подругу. У нее комната с видом на Пушкинскую площадь. А девственницы твои с родителями живут, им родители шмон учиняют, давят авторитетом… Я пистолет возьму, ладно?
— Это зачем?
— К Надьке съездим.
— Расстрелять хочешь?
— Ага. Приведу в исполнение.
— Ладно, пошли. Наган не бери, заметят — шухер будет. А Надьку лучше душить, у ней шея толстая, под пальцем будет ерзать…
Теперь Садчиков, подменивший Рослякова, который уехал на другое задание, шел вместе с Ленькой, а Костенко с оперативником фланировали параллельно с ними, только по другой стороне улицы. Они по очереди закусывали в столовой на углу проезда МХАТа и улицы Горького, а потом снова выходили в жаркий шум и бродили от проспекта Маркса до площади Маяковского.
Садчиков сказал:
— Обидно, Лень, мы с т-тобой бандитов ищем на таких хороших улицах. Одни названия чего с-стоят. Как ты думаешь, что формирует у нас бандитов?