Штирлиц проследил путь Мюллера, вместе с другими тот вошел в костел; господи, он же неверующий, всегда потешался над попами; хотя здесь нельзя быть атеистом, Перон этого не поймет.
Спрятав бинокль в футляр, сунув его в портфель, где лежали пистолет и две запасные обоймы, Штирлиц поднялся с земли, отряхнул колени от искрошенной листвы и хвойных иголок, улыбнулся Клаудии, которая по-прежнему была рядом, спустился в поселок, вошел в церковь, осторожно прошел по полупустому, гулкому залу, присел на скамью, — место за Мюллером пустовало — положил ему руку на плечо и шепнул:
— Хайль Гитлер, группенфюрер…
Не оборачиваясь — только плечо закаменело, — Мюллер ответил:
— Рад вас слышать, Штирлиц…
Коттедж, куда привезли Роумэна, был за городом, где-то в районе парка Токсидо; глаз ему не завязывали, сидел он сзади, не стиснутый охранниками; шофер о чем-то весело болтал по-итальянски с тем человеком, что пришел в мансарду на Гринвидж-Виллэдже; внутреннее состояние говорящих даже на незнакомом языке все равно четко просчитывается; смысловая интонация определяет не только речь политического лидера (она обязана таить в себе множество смыслов и вероятий), но именно беседы людей улицы.
Роумэн машинально запоминал дорогу, но когда шофер резко свернул с шоссе на проселок, а потом начал вертеть среди рощ и маленьких коттеджей, ориентиры потерял; а что в конце-то концов могут дать эти самые ориентиры, подумал он, если получилось — значит, получилось, а нет, так нет, ничего уж теперь не попишешь.
В коттедже, обставленном с чисто итальянской роскошью, было пусто, ни одного человека; шофер предложил Роумэну перекусить: «Сейчас сварганим спагетти, я это делаю мастерски, в рефрижераторе должна быть лямбруска и кьянти, впрочем, вы, янки, больше любите виски, разве можно любить горечь, от которой вяжет рот?»
— Как долго я должен ждать встречи? — спросил Роумэн.
Тот, кто привез его, ответил:
— Видимо, встреча состоится сегодня ночью. Или в крайнем случае завтра утром.
— А звонить отсюда можно?
— Куда угодно… Только имейте в виду, что телефон, видимо, прослушивается.
— Какой службой? — спросил Роумэн. — Налоговое управление, полиция, ФБР?
Шофер рассмеялся:
— По-моему, всеми… Иногда можно слышать, как втыкаются сразу три подслушки… Но вы же не будете говорить о чем-то таком, что даст против вас улику?
— Против меня каждое слово даст улику, — ответил Роумэн. — Ладно, начнем готовить спагетти… А я, кстати, могу вас научить делать «попару».
— Что это? — поинтересовался шофер, снимая пиджак и облачаясь в белую поварскую куртку.
— Сказка, — ответил Роумэн. — Это делают болгары, меня выучил их князь, страшный пьяница, но очень милый человек… Берете черствый хлеб, масло, натираете сыр, все это заливаете кипятком и даете постоять на медленном огне пять минут. Потом разливаете в глубокие тарелки; виски не рекомендуется, только сливовица — это крепчайшая водка из черных слив, сшибает с ног. Попара особенно хороша после ночной пьянки, вместе со стаканчиком сливовицы вы возвращаетесь к жизни — ни томления духа, ни боли в затылке, полнейшее счастье.
— Попробуем, — пообещал шофер-повар. — Только у нас нет болгар. Одни итальянцы, янки и евреи…
Спагетти были отменны, соус очень острый — томат с перцем, сыр какой-то совершенно особый, очень соленый и плавкий, тянулся, как вар, раскаленный на солнце.
— Мистер Роумэн, меня просили задать вам несколько предварительных вопросов, — сказал тот, кто приезжал за ним. — Сказали, что, если вы хотите, можете не отвечать, но лучше б ответили, потому что мы сможем кое-что подготовить, если ваше дело надо реализовывать вне этой страны.
— Вне, — ответил Роумэн. — Большая часть дела должна быть проведена за границей.
— Где именно?
— Я скажу об этом мистеру Гуарази.
— Ясно, — кивнул шофер. — Как знаете… Только штука в том, что у нас не везде есть свои люди… О нас ведь пишут много ерунды… Если, например, операция предстоит в Китае или Венгрии, Австралии или Чили, у нас там нет верных людей… Пока найдем или же передислоцируем тройку наших — можем потерять драгоценное время… У вас вообще-то как со временем?
— Как у всех, — улыбнулся Роумэн. — Плохо… В Панаме или Никарагуа у вас есть свои люди?
Шофер снял свою белую поварскую куртку:
— Мистер Роумэн, вы, видимо, плохо нас поняли: вопросы задаем мы. Вы отвечаете. Или молчите — на ваше усмотрение.
— Если на мое усмотрение, то я бы лег соснуть. На меня нападает сонливость, когда все становится на свои места. Это можно?
— Конечно, мистер Роумэн. Выбирайте себе комнату и заваливайтесь отдыхать. Мы вас разбудим, если приедет тот, кого вы ждете.
Вито Гуарази — Пепе — прилетел поздно ночью; Роумэн не слышал его голоса, он проснулся из-за того, что хлопнула дверца машины.
Ну, сказал он себе, с богом, Роумэн, валяй, иди к нему.
— Добрый вечер, — сказал Пепе, поднимаясь навстречу Роумэну, — очень рад вас видеть…
— Здравствуйте, я тоже, говоря откровенно, рад этой встрече.
— Только я не «Пепе». А вы не «Роумэн». Поскольку нам, видимо, предстоит делать одну работу, давайте выберем себе новые имена.
— В таком случае, я буду называть вас Габриэлем, — сказал Роумэн. — В вас есть что-то от Габриэля Анунцо, глаза похожи…
Пепе усмехнулся:
— Часто встречались? Привлекли к работе? Как это у вас говорят, «заагентурили»?
— Это запрещено, Пепе. Мы не имели права агентурить ведущих поэтов и представителей царствующих фамилий; даже экс-королей можно использовать лишь в качестве источников информации.
— Ишь, — Пепе покачал головой, — какое джентльменство.
— Отнюдь, — возразил Роумэн. — Математический расчет. Люди они балованные, дисциплине не учены, жизни не знают, язык развязан, запрещенных тем для дискуссий нет, вот вам и провал, поверьте… Ну, хорошо, Габриэль, действительно, трудно… Дик?
— С Диком согласен. Вам я даю имя Макс.
Роумэн полез за своими мятыми сигаретами; не отводя глаз от Гуарази, спросил:
— А если мне такой псевдоним не нравится?
— Придется привыкнуть. Как-никак операцию поручено провести мне, а не вам. Прежде чем я познакомлю вас с моими помощниками, пожалуйста, расскажите подробно, что нам предстоит сделать.
— Я расскажу… Я все расскажу. Дик… Только сначала позвольте задать один вопрос.
— Пожалуйста.
— Тот, прежний контракт, по которому вы работали с Гаузнером, Кемпом и Ригельтом, расторгнут?