— Я Дмитрий Юрьевич, и, пожалуйста, мое имя забудьте — это в ваших же интересах.
— Понятно, Дмитрий Юрьевич, понятно, дорогой мой…
Воронцов снова одернул его.
— Я не «ваш дорогой», не сюсюкайте и рассуждайте вслух, если у вас есть какие-то сомнения по поводу моей просьбы.
— Просьбу выполню.
— В каком объеме? Ключи достанете?
— Постараюсь, слепок постараюсь сделать.
— Когда?
— За недельку управлюсь.
— Сигнализация там у вас есть?
— Вроде бы нет.
— Посты внутренней охраны? — Воронцов спрашивал быстро, требовательно, приглашая Пожамчи к быстрым и четким ответам. Глаза его были прищурены — стальные, безжалостные, и Пожамчи не мог противиться силе, скрытой в его глазах, не успел горестно подумать: «Вот что значит кровь! А я из дерьма вылез, туда же и кану».
— Нету. Вроде бы нету, я там ночью-то не бывал…
— «Вроде»? Или точно?
— По всему — точно. Там в окнах свету нет по ночам.
— Это мне известно. План можете начертить?
— Какой?
— Где расположены сейфы?
— Могу.
— Сколько там ключей?
— Двенадцать сейфов и тринадцать несгораемых шкафов.
— Где что лежит? Можете указать?
— Камни там лежат.
— Я понимаю, что не куриный помет. Где бриллианты, где изумруд. Какой сейф самый ценный, какой — победней… Это можете назвать?
— Могу.
— Так зачем же вам неделя на все это? — спросил Воронцов; усы его ощетинились, и Пожамчи подумал: «Как Петр Великий, честное благородное».
— Для точности. И потом ключ достать…
— Ключ достанете к завтраму.
— Не смогу.
— Отчего так?
— Подготовка нужна. С охранником поболтать, угостить его чем, — можно все дело провалить, если торопиться.
— Не лгите! Вахтер дежурит ночью у двери?
— Дежурит.
— Тот же, что днем?
— Нет, днем стоит Родион Кондратьевич.
— Ну, так дадите Родиону Кондратьевичу полмиллиона — он вам не то что ключ, он вам дверь Гохрана вынесет.
Пожамчи вдруг усмехнулся:
— За полмиллиона не отдаст. Не поверит. За бутылку водки и хлеб отдаст, это верно. Только мне еще там работать, я голову на плаху класть не хочу, да и вам какой от этого прок?
— Никакого… Вы правы — в отношении полумиллиона: мне всегда было свойственно идеализировать народ… Попросите-ка Родиона Кондратьевича, чтобы он помог вам шкаф домой оттащить…
— Какой шкаф?
— Который вы завтра купите на барахолке. А воровать — не мне вас учить, я сам учусь этому, Николай Макарович. Напоите его, Родионушку, да с ключа и сделайте слепок. Здесь дом, тут и стены помогают.
— Сделаю, — ответил Пожамчи.
— А я вас поблагодарю за это. Правда, вам моя благодарность не очень-то нужна, однако курочка по зернышку клюет. Десяток хороших камней прибавите к своей коллекции.
— Благодарствуйте.
— Завтра в семь возле Гохрана будет стоять извозчик… Лошадь у него белая, а сам он брит. Сядете к нему и, если он передаст вам привет от Димы, незаметно суньте ему слепок. Положите его в папиросную коробку. Плох будет — придется переделывать. Планы положите туда же. До свидания.
Анна Викторовна ждала Воронцова в парадном.
— Все тихо? — спросил он одними губами.
— Двое пьяных тут бродят, ко мне приставали.
— Водкой сильно разит?
— Я не принюхивалась.
— Зря.
— Они шатались…
— Я тоже могу шататься, коли надобно. Где они?
— На улицу ушли.
Воронцов взял Анну Викторовну за руку и повел по лестнице вверх. Там он толкнул плечом чердачную дверь — подалась с трудом.
— У меня есть спички, — сказала Анна Викторовна.
— У меня тоже есть. Только зажигать их не надо.
В кромешной темноте он провел ее по чердаку, будто бывал здесь не раз, осторожно выдавил стекло в оконце, которое вело на крышу, вылез сам, помог вылезти женщине и шепнул:
— По лестнице — во двор, а там уйдем проходными.
«…Однако высокий, выйдя из квартиры Пожамчи, на улице не появился. Только потом, обнаружив исчезновение женщины, мы прошли на чердак, где и поняли, что он оторвался от наблюдения, выйдя через крышу, а потом через проходные дворы.
Непрахов».
В других сообщениях говорилось, что Газарян дважды передавал портфель Шелехесу, а тот в свою очередь с этими портфелями ездил к Кропотову. Эта линия была ясна: преступники решали дела с золотом и бриллиантами, которые «запросил» Тернопольченко через Прохорова.
«Купив на рынке трельяж, Пожамчи привез его домой с помощью рабочего Р. К. Писарева, служащего вахтером и грузчиком Гохрана. Р. К. Писарев вышел от Пожамчи через час, будучи навеселе, но не качался и, придя в Гохран, ни с кем в контакт не входил, а уснул в вестибюле рядом с вахтером Г. Б. Беспалко. Пожамчи из дома не выходил.
Горьков».
Бокий споткнулся на сообщении о «высоком» и несколько раз перечитал эти строчки. Всплыла в памяти шифровка Всеволода — Воронцов в России, Пожамчи с «высоким незнакомцем» в Ревеле… Бокий попросил вызвать к нему людей, ведших наблюдение, и, не говоря ни слова, показал им фотографическую карточку Воронцова.
— Он? — спросил Бокий, не смея верить в удачу.
— Он, — сразу же ответили ему, — только он сейчас с усами и старше.
Пожамчи вызвали в Наркомвнешторг и попросили быть готовым к послезавтрашнему дню.
— Вы едете в Ревель, а оттуда в Лондон, — сказал ему комиссар, которого раньше он не видел.
Комиссаром этим был Будников. Он рассчитал, что Пожамчи после такой беседы должен будет достать свои бриллианты из тайника — дома ли, за городом ли, неважно. Главное, получить улики и не дать уйти драгоценностям за кордон. Разговаривая с Пожамчи, Будников цепко приглядывался: ему было важно запомнить манеру гохрановского ювелира вести себя на свободе — это поможет верно выстроить схему допросов после его ареста.
— Что вы думаете по поводу фирмы «Джекобс и братья», Николай Макарович?
— Солидная фирма, — ответил Пожамчи, — оборотный капитал у них числится в миллионах фунтов, в десятках миллионов. Есть там у них особо деловой человек, мистер Карф.
— Он что, владелец фирмы?
— Нет. Он главный оценщик, — Пожамчи улыбнулся, — вроде как английский Пожамчи. Его слово о цене — закон для мира.