Роумэн поблагодарил, уплатил деньги и сказал, что придет за оттиском к вечеру, не горит; он узнал все, что ему было нужно.
…В отеле было пусто, ни одного человека, даже портье куда-то ушел из-за стойки. Обычно этот креол сидел, не отлучаясь, сосредоточенно ковыряя в носу, если в холле никого не было, а когда заходил случайный посетитель, лениво, но в то же время пристально его разглядывал, чтобы вечером было о чем поговорить с друзьями.
Ресторанчик был вынесен на улицу — столики стояли под соломенными крышами, вместо стульев — пни красного дерева, совершенно неподъемные; прейскурант был довольно скудный, печатали, видимо, в типографии сеньора Игуэраса, потому что под названием отеля «Сэнт Джордж» красовались строки: «Пьющий „Натураль де колониа“ не знает ни подагр, ни аллергии!» Сегодня давали пиво «Шнайдер де Санта-Фе», сопа негра, [37] карнэ эн салса, арроз и эн салада, [38] карнэ асада [39] и хуго наранха [40] — вот и все, не густо.
— Хорошо кормят в парижже «Пилинчо», — заметил Райфель, — хозяин дон Педро Рохо раньше был немцем, — он улыбнулся. — Забыл, бедняга, как делаются айсбайны, но прекрасно жарит мясо на огне. Если хотите, заглянем вечером.
— Спасибо, я не знаю еще, как у меня сложится вечер. Вот, это вам, — и Роумэн положил на стол конверт. — Если там есть что-то такое, что может наследить, — сожгите, об этом попросил тот, кто передал послание.
Райфель кивнул, вскрыл конверт, быстро прочитал письмо, снова кивнул, словно бы соглашаясь с написанным, и подвинул листок Роумэну.
— Зачем? Это же не мне адресовано, а вам, — Роумэн пожал плечами.
— Там указано, чтобы я и вас ознакомил с текстом.
— Да? Вообще-то я этого не люблю, знаете ли. Я получаю за свою работу деньги, выполняю то, что предписано, — и все. Чем меньше знаешь, тем лучше. А?
— Верно, — Райфель посмотрел на Роумэна иначе, чем раньше, глаза ожили, в них появился несколько недоумевающий, но, тем не менее, плохо скрываемый интерес к этому человеку: письмо Ланхера давало к тому основания.
Роумэн прочитал письмо и, так же как Райфель, недоумевающе пожал плечами: «Дорогой друг! Податель этого письма уполномочен проверить, как идет наш бизнес в регионе. Его рекомендации следует учесть. Человек компетентен в сфере бизнеса и деловых связей. По прочтении ознакомь его с текстом. Затем надлежит сделать то, что положено. Передай с ним отчет о работе филиалов фирмы по пути следования товаров к границе. Полное доверие! Эрнесто Ланхер, генеральный директор „Бытовая химия, краски и лаки“. Лиссабон».
Роумэн положил письмо в карман, снова закурил и, попросив появившегося портье принести два скотча, спросил:
— Ну?
— Почему вы не сожгли послание?
Роумэн усмехнулся:
— Здесь? На глазах у всех? Для чего же тогда строят сортиры в отелях и ресторанах?
— Давайте я пойду и сожгу в туалете.
— Я это тоже умею делать. Если я таскал письмо в кармане не один день и пока что ничего не случилось, оно полежит у меня еще полчаса.
— Тогда вы были один. А сейчас мы сидим вместе, сеньор Ниче.
— У вас есть какие-то основания для опасений? За вами смотрят?
— Нет… Мне так, во всяком случае, не кажется. Да и потом я пока в резерве, не за чем смотреть…
— А дело с Шибблом? Кто передал вам сообщение о необходимости срочно напечатать объявление?
— Киккель. Он позвонил мне из Рио.
— Это он дал вам указание расклеить объявления без согласования с местным муниципалитетом?
Райфель усмехнулся:
— Что, возникли какие-то осложнения? Я бы узнал, у меня тут хорошие связи.
— Если я задаю этот вопрос, значит, у меня есть к тому определенные основания.
— Значит, тем более необходима осторожность. Давайте-ка я сожгу этот листок.
«Не может быть, чтобы Спарк не сделал нотариальных копий, — подумал Роумэн. — Хотя вряд ли такое возможно в Португалии, фашизм, все нотариусы на крючке, текст — при всей его деловитости — тем не менее хранит в себе нечто непривычное, значит, лучше — от греха — поставить в известность тайную полицию. Но Спарк мог и обязан был сделать фото; в конечном счете графологическую экспертизу можно работать и по негативу».
— Валяйте, — Роумэн протянул Райфелю конверт, — если вам так будет спокойней.
— Нам, — поправил его Райфель. — Обоим.
Сунув конверт в карман, он отправился в туалет, там прочитал текст еще раз — в высшей мере внимательно. «Точки поставлены, запятые на месте, значит, все в порядке. Случись какой провал в цепи, Ланхер был бы обязан пропустить хоть одну из точек. Предпоследняя точка, правда, очень легкая, одно касание, но, тем не менее, это явная точка, и чернила те же. Странно, почему я должен писать отчет? Такого еще не было, — подумал Райфель (штурмбанфюрер СС Гуго Лаурих, рожден в Линце, до аншлюса Австрии работал в „пятерке“ Эйхмана с правом выхода на руководителя подполья НСДАП доктора Кальтенбруннера). — Я могу изложить этому Ниче на словах то, что его интересует, но зачем писать? Неужели снова начинается канцелярская мука? Разве мыслимо? Не может быть, чтобы мы уже так окрепли; архив — это риск; впрочем, фюрер организовал архив партии, когда мы были еще в подполье, ибо он верил. Посмотрим, как пойдет беседа, но что-то я не хочу ничего писать, не знаю почему, но к себе все же стоит прислушиваться».
Он вернулся; на столе стояли два высоких стакана со скотчем; лед уже растаял, жарища декабрьская, под сорок, вот-вот рождество, будут посыпать пальмы ватой, снега здесь никогда в жизни не видели. Зимой, в июле, температура падает до тридцати, это здесь называют холодом, температура воды всего двадцать четыре градуса, кто ж в такой ледяной купается?!
— Все в порядке, — сказал Райфель. — Теперь можно спокойно разговаривать.
— И раньше можно было спокойно этим заниматься, — усмехнулся Роумэн. — Пейте виски, пока оно не закипело.
«А если рискнуть и связаться с Лиссабоном, — подумал Райфель. — Что-то мне не очень нравится эта просьба Ланхера: почему я должен писать то, что храню в голове? Но я не имею права к нему звонить, это нарушение конспирации, только связник может осуществлять контакт; положение не из приятных; посмотрим, как этот Ниче — впрочем, какой он к черту Ниче, псевдоним, ясно, — станет вести разговор, надо постараться его открыть».
— Это местное виски? — спросил Райфель.