— По-испански мне легче, я и думаю-то на испанском. Неужели мы говорили по-немецки?
— Ты правда не помнишь?
— Даю тебе слово.
— На немецкий перешла я, Пол.
— Почему?
Она кивнула на человека, который сидел в кресле перед ними:
— Джентльмен очень интересовался нашим разговором.
— Тебе показалось.
— Нет. Он очень интересовался нашим разговором. А в тебе я открыла еще одно удивительное качество: ты доверчив, как маленький.
Он покачал головой:
— Неверно. Маленькие более недоверчивы, чем взрослые. Попробуй, помани на руки малыша, если ты не брит и неряшливо одет… Он так зальется плачем, так станет хвататься за маму…
— Если поманит женщина — пойдет.
— К тебе — может быть. Я бы на его месте пошел. Сразу же. А к какой другой женщине — будет раздумывать. Я очень часто вспоминаю свои чувствования, когда был маленьким. Правда. Я с годами научился верить людям. Чем больше меня обманывали, тем больше я верил. Очень странно. Знаешь, это как в боксе навязывать сопернику ближний бой. Надо навязывать окружающим доверчивость, тогда им будет стыдно делать тебе зло. В каждом человеке живут и бог, и дьявол: кого в нем вызовешь, того и получишь.
Криста снова поцеловала его руку.
— Только б подольше все это продолжалось, — шепнула она, — только б это продолжалось как можно дольше, боже милостивый… Я никогда, никогда, никогда, никогда не была такой счастливой, как сейчас.
Когда в аэропорту Лос-Анджелеса он бросился к Грегори Спарку и Элизабет, чуть не сшибая всех на своем пути, Криста вдруг сделалась белой, как бумага, ноги ее ослабли, она прислонилась к стене. Так же побледнел и Спарк, когда увидел ее, поняв, что она и есть миссис Роумэн.
И у нее, и у него были основания для этого: Криста работала по Спарку осенью сорок четвертого, когда была отправлена в Лиссабон Гаузнером; в свою очередь, Спарк был увлечен ею, и ему тогда стоило большого труда (если допустимо определить таким словосочетанием все то, что он тогда пережил) разомкнуть ее руки на шее и сказать ей про Элизабет, которую он не может бросить, а пуще того сыновей, без которых мир для него кончится.
— Криста, скорее же! — крикнул Роумэн, оглянувшись.
— Ей плохо, — сказала Элизабет и бросилась к Кристе, по-прежнему стоявшей возле стены; бледность ее сделалась какой-то синюшной; тени под глазами казались столь темными, что даже пропал морской цвет громадных глаз, они сделались пепельными, пустыми.
— Ей плохо, — повторил Роумэн и, бросившись следом за Элизабет, обогнал ее, стремительно лавируя между людьми — точно так, как его учили в диверсионной школе перед забросом в немецкий тыл.
Спарк стоял на месте, не в силах двинуться с места, до странного явственно ощутив себя маленьким мальчиком, которого мама потеряла на вокзале; они тогда ехали в Питтсбург, это было перед пасхой; тьма народу; мама сказала, чтобы он постоял у стены, никуда не отходил, он и стоял, но потом увидел щенка, которого вела на тоненьком металлическом поводке седая дама, и вдруг заметил, как щенку режет шею; бросился следом за маленьким шоколадным пуделем. Тот все оглядывался на него, они же были на одном почти уровне, а как собака выразит свою боль, если не посмотрит в глаза богу, он ведь все понимает, громадный пятилетний бог на двух ногах (как они могут держаться на них, это же такое искусство, воистину, хозяева — существа высшего порядка, попробуй не подчиняться им). Когда мальчик поправил ошейник и пудель лизнул его руку, попрощавшись с ним глазами, Грегори понял, что стоит возле дверей на перрон и не знает, куда возвращаться. Он ощутил такой ужас, что у него враз похолодело лицо и в груди сделалось пусто. Так было и сейчас, только еще хуже.
Роумэн подхватил Кристу, прижал ее голову к груди:
— Что такое, человечек?! Что с тобой?! Тебя никто ничем не угощал? Почему ты белая?! Ну, ответь же!
Подоспела Элизабет, обняла Кристу за плечи, прижалась губами к ее холодному виску:
— Миленькая, что?! Господи, какая красивая! Сейчас все пройдет, сейчас. Погодите, а вы не ждете ребеночка?
Резко, будто от удара, плечи женщины вздрогнули, а после Роумэн ощутил на своих ладонях слезы Кристы; она плакала беззвучно и неутешно, все теснее и теснее прижимаясь к нему.
— Тебя никто ничем не угощал, пока я спал? — спросил Роумэн требовательно и строго. — Ну-ка, ответь.
Она покачала головой, вытерла слезы со щек, и он почувствовал, как собралась ее спина.
— Сейчас, — шепнула Криста, — все в порядке, любовь моя, уже проходит, просто меня укачало. Прости, пожалуйста.
— Ее укачало, бедняжку, — повторила Элизабет, — боже, как красива, какая прелесть, вы так прекрасно смотритесь вместе, я счастлива за тебя. Пол.
— Ну, — улыбнулся Роумэн Кристе, — можешь протянуть руку моей сестричке? Ее зовут Элизабет, она душенька и настоящий дружок.
Криста с трудом оторвалась от него и протянула руку Элизабет:
— Я счастлива, что у Пола такая замечательная сестра.
Элизабет крикнула Спарку, который по-прежнему стоял там, где его оставили Пол и Элизабет:
— Ты что, стережешь чемоданы, Спарк?
Его словно бы подтолкнули, и, деревянно вышагивая, он двинулся сквозь толпу загорелых, смеющихся, веселых людей в легких костюмах, ощущая с каждым шагом все большую и большую тяжесть в ступнях, словно они внезапно покрылись нарывами, наполнились горячим, свинцовым гноем.
— Здравствуйте, Грегори, очень рада встретить вас, — сказала Кристина.
— Добрый день… То есть вечер… Очень приятно, Кристина, как хорошо, что вы, наконец, приехали.
— Поцелуй же его! — сказал Роумэн, подтолкнув Кристу к Спарку. — Брат как-никак! Настоящий, единственный, верный!
Криста потерянно поцеловала Роумэна, еще теснее прижавшись к нему, и протянула Спарку руку:
— Как хорошо, что вы есть у Пола… Он вас так любит…
— Девушка засмущалась, — рассмеялся Роумэн. — Пошли, люди, мечтаю сесть за стол вместе с вашими сыновьями и съесть очень много спагетти.
— Я сделала яблочный пирог, какой ты любишь, — взяв Кристу под руку, сказала Элизабет, — очень мягкий, совсем без сахара, а Спарк съездил к нашему приятелю на ферму и привез телячью ногу! Я запекла ее в тесте — с чесноком, морковью и луком, ты будешь стонать и плакать над этим блюдом! Вы любите готовить, Крис?
— Очень. Только у меня все недожаривается и недосаливается.
Роумэн толкнул Грегори локтем в бок:
— Ты что окаменел, мужчина? Тебя ошеломила красота моей жены?
— Есть маленько, — улыбнулся Спарк каменной, натянутой улыбкой. — Просто я… Мы очень долго вас ждали, самолет опаздывал, и я начал психовать, что с вами… Реакция на ожидание, не обращай внимания. У вас много багажа?