— Тогда я позволю себе провести небольшой экскурс в область арифметики. Он пришел к вам в двенадцать двадцать. Так?
— Да.
— Вы приехали в «Эврику» без пяти два, то есть в час пятьдесят пять. Верно?
— Да.
— По дороге, как мы выяснили, вы никуда не заезжали.
— Да.
— Время, затраченное вами на дорогу, — пятнадцать минут, если не ошибаюсь?
— Верно.
— Значит, двенадцать двадцать плюс пятнадцать плюс еще десять — это я беру время на то, как вы спускались в гараж, отпирали ворота, заводили машину. Итого двенадцать сорок пять. Следовательно, Дорнброк провел у вас один час пять минут. Судя по вашим показаниям, разговор ваш смог занять десять — двадцать минут от силы. Значит, либо вы забыли какие-то аспекты вашей беседы, либо вы не все рассказываете мне, господин Люс.
— Если хотите, я постараюсь еще раз припомнить все, как было, а вы включите хронометр, господин прокурор.
— Зачем нам хронометр? Работает диктофон, он метрует показания автоматически.
— Ах вот как… Хорошо. Берем двенадцать двадцать. Ну, двенадцать тридцать — такой допуск на изменение точности возможен?
— Бесспорно.
— «Привет, Люс». — «Здравствуй, милый». — «Я не поздно?» — «Неважно. Я один. Нора с детьми уехала в Венецию, на Киприани». — «Она начала стрелять уток?» — «Нет, она продолжает медленно убивать меня». — «У тебя есть что-нибудь выпить?» — «Поищи наверху, в библиотеке, там что-то могло остаться». — «Спасибо. Иди брейся, я не буду тебе мешать». Я кончил бриться, принял холодный душ, переоделся и вышел к нему. Он уже выпил бутылку, почти всю бутылку.
— Вы говорили, что у вас осталось полбутылки.
— Когда я стоял под душем, он зашел в ванну и показал мне полбутылки и здесь же начал пить ее из горлышка, а потом попросил меня подвинуться и сунул голову под холодный душ и стоял так с минуту. А потом ушел в комнату. А когда я вышел, бутылка была пустой. «Слушай, Люс, хочешь сделать гениальный фильм?» — «Конечно, хочу». — «Я могу тебе предложить сюжет. Это будет бомба. Настоящая бомба для председателя». — «Какого председателя?» — «Их несколько — председателей в этом деле, — ответил он и выругался. — Мой папа председатель, и великий кормчий председатель, и Амброс из БАСФ тоже председатель». — «Ганс, мне надоело драться. Когда ты чувствуешь себя солдатом, нужным в драке, это одно дело, а когда ты навязываешь себя, а от тебя открещиваются и ждут развлекательных штучек с эротикой или немецким Мегрэ — тогда делается очень скучно». — «А я вот и предлагаю тебе повеселиться. Каждый человек должен хоть раз от души повеселиться в этой жизни». — «В чем будет выражаться это веселье?» — «Оно уже кое в чем выразилось. Я выпишу тебе чек и дам материалы, которые потрясут мир». — «Старина, — ответил я ему, — мир уже ничем нельзя потрясти. Лет через пятнадцать неминуемо крушение планеты: ты заметил, как изменился климат? Ты знаешь, что количество смертельного углекислого газа в атмосфере уже сейчас перевалило допустимую норму? Ты знаешь, что достаточно миру „потеплеть“ на три градуса — всего лишь! — и начнется новый потоп? А кто об этом думает?» — «Хорошо, об этом будет твоя следующая вещь. Вот чек на сто тысяч. Я предоставляю все материалы. Я редко прошу, Люс, но если я прошу, то, значит, я знаю, почему я прошу». — «Порви чек. Не надо. Я не люблю пьяных разговоров. Давай вернемся к этому делу утром». — «Ты торопишься?» — «Да, меня ждет Эжени». — «Ты позволишь мне посидеть у тебя? Я жду звонка. Сейчас мне должен позвонить один парень, я дал ему телефон, твой телефон. Так мне было удобней». — «Я же сказал: Нора с детьми в Италии, можешь оставаться здесь хоть всю неделю. Я из „Эврики“ — прямо на аэродром: моя группа ждет в Ганновере». — «Нет, спасибо, я дождусь звонка и уеду. Если я не дождусь звонка, тогда завтра будет много шума в здешней прессе». — «Я раньше не замечал за тобой склонностей к Яну Флемингу. Ты говоришь загадками…» — «Если бы ты сказал мне сейчас, что ты согласен на мое предложение, тогда я бы не говорил, как Флеминг… Кстати, скорее уж я говорю, как персонажи Ле Каре. А ты говоришь о трех градусах и углекислом газе. Позвони Эжени, попроси ее задержаться, я расскажу тебе фабулу — схематично хотя бы». — «Я не могу звонить к ней. Она звонит сюда, ты же знаешь». — «Ты отказываешься от шекспировского сюжета, Люс». — «Я опаздываю, милый. Поспи и не езди сам за рулем, сшибешь кого-нибудь…» Вот примерно так, — закончил Люс. — Я пытался вам проиграть всю ленту такой, как я ее помню. Положите время на паузы, смех, изучающие взгляды… Сколько получится?
— Минут тридцать, как максимум…
— Значит, нам еще не хватает сорока минут?
— Примерно так. Когда он порвал чек?
— После того, как я сказал, что опаздываю и что ему следует поспать.
— Чьего звонка он ждал?
— Не знаю.
— А если предположить?
— Не знаю, господин прокурор.
— Вы его часто видели в таком состоянии?
— В каком?
— Вы же сказали, что он был очень взволнован…
— В общем-то, таким я его никогда не видел. Он, правда, показался мне несколько странным, когда приехал после путешествия в Пекин, Гонконг и Тайвань.
— В чем выражалась эта странность?
— Не знаю. Он приехал оттуда другим. Раньше он много смеялся, был гулякой… Впрочем, его друзья говорили, что он стал гулякой после какой-то личной трагедии, раньше, говорят, он был аскетом и в университете сторонился всех пирушек. А после этой поездки он показался мне каким-то замкнутым, ушедшим в себя…
— Гомосексуализм, марихуана?
— Исключено. Он воспитан в традициях… А у него, по-моему, не было порядочных женщин, только продажные шлюхи из кабаре. Но секс его не волновал… Он был до странности чистым парнем, кстати говоря…
— Так. Хорошо. К вопросу о сорока минутах нам еще придется вернуться, господин Люс… Я вас вызову в ближайшие дни.
— Я готов, господин прокурор…
Когда Люс ушел, Берг попросил секретаря вызвать на допрос тех людей, которые так или иначе были связаны с Дорнброком-отцом с момента организации концерна. Список у него был подготовлен — восемьдесят девять фамилий.
— А на завтра, — сказал он, — закажите мне, голубушка, телефонные разговоры с Сингапуром и Гонконгом — вот по этим номерам, пожалуйста.
Гиммлера разбудил Шелленберг, позвонив в Науэн в клинику доктора Гебхардта через семь минут после того, как на его стол лег радиоперехват о смерти Франклина Делано Рузвельта.
Гиммлер почувствовал, как по всему телу поползли медленные мурашки.
— Срочно поднимите в сейфе. У-5-11 данные по гороскопам на апрель, — сказал он, — а я сейчас же еду к фюреру. Надеюсь, разведка Бормана и Риббентропа еще не перехватила это сообщение?
— Риббентроп мог это получить через свои связи с нейтралами… Но я постараюсь, чтобы вы были у фюрера первым…